Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Была ночь и холод. Костер плевался искрами во мглу. Тени корявых деревьев тянули черные руки к уставшим туристам. Ветер качал старые кроны скрипучих сосен. Далеко в горах где-то жутко шумел камнепад. Казалось, что тени умерших бродят вокруг, ухают совы, пули свистят… пока не прозвучали последние слова. Народ у костра, молчавший и внимательно слушающий доселе, через три секунды, от последней фразы, врубился! Начался тихий смех, потом — сильный смех, потом — хохот, после — реплики, выкрики, замечания, подколы, насмешки друг над другом. Николай Андреевич довольный улыбался, разливал спиритус по кружкам. Я же, спустив пары, немного расслабился, и настроение мое поднялось.

Бухали долго.

Две девятнадцатилетние альпинистки решили остаться на ночь в нашей палатке, но из-за зябкости, неудобства, несвежести спальных принадлежностей и тесноты, нам достались лишь их юные крепкие груди, жадные губы и нежный шёпот, с легким запахом спирта.

В город мы возвращались вчетвером в переполненном автобусе. Договорились точно встретиться, но подружки на встречу не пришли. У нас не было их адресов, телефонов, явок и паролей. Им мы тоже, почему-то, ничего не оставили. И мы растерялись по жизни навсегда. Но остались воспоминания.

В октябре в России всё переменилось, и с Mt. Kenya — ей высотой в 5199 метров над уровнем моря мы пролетели!

Юлька сдала сессию первую свою. Научилась ловко работать в «Фотошопе», стала рисовать картинки и иллюстрации к Архипкиным рассказам и выдумкам, и они ещё больше решили подходить друг к другу и добра наживать.

Всё бы ничего, но Архип много курил и мало шевелился. Часто «Выгуливал медвежонка». Понимал, что это не хорошо, но решил ничего не менять. «Не нарушать свой химический состав», как он выражался, чтобы не сломалась в организме настройка, и чтобы не нарушился баланс и обмен его полуалкогольных веществ и бактерий.

Юлька гнала его на улицу подышать, и он иногда шел, прихватив собой мусор.

Но на большее, пока были деньги и зимняя лень с холодами вперемешку, его не хватало. Он продолжал мучить кнопки клавиатуры и сочинять, сочинять, сочинять всякую всячину.

Одна была радость — не ходил в казино, завязал. Молодец.

Вот ещё бы бросил курить и пить пиво — цены бы ему не было.

Но он не бросал, следовательно, цена какая-то была.

Он ждал весны, как перемен.

Весна пришла.

А с нею — перемены.

Однажды, его Зайчонок Юля, теперь уже девятнадцатилетняя студентка психологического факультета, сидя за учебниками по истории, неожиданно спросила:

— Вот ты все время в своих воспоминаниях пишешь «хиппи, хиппи», а кто такие эти хиппи? По-моему, хиппи — это какие-то неприятные люди, бичи.

— Вот те раз! Ты чего там такое читаешь?

— Историю.

— Историю Хиппи?

— Нет, просто историю.

— А причем тут Хиппи?

— Так — в голову пришло.

— А-а? А я-то думаю, чего вам такого задали?… Ты не знаешь, кто такие Хиппи?

— Не знаю, — Юлька закрыла учебник. — Я всегда думала, что хиппи это такие пьяные, длинноволосые, не мытые, грязные бомжи такие.

— Типа, бандиты что ли?

— Ну да. Примерно такие. Вонючие, страшные. Фу!

— Понятно.

(Да, действительно, надо бы пояснить, кто такие Хиппи, — подумал Архип. — Они же, действительно, именно так их и представляют, скорее всего. Ладно, попробую.)

— Для вашего поколения другого представления, пожалуй, и быть не может, кроме как грязные, вонючие, с длинными волосами. Промашечка вышла, Зая. Давай, попытаюсь объяснить, чтобы не получилось, что нашими идеалами в детстве были такие, какими ты их представляешь. Вот, смотри… Я начну с самого начала, как я это представляю, чтобы ты поняла, хорошо?

— Хорошо.

— Тогда, поехали, — Архип начал лекцию. — Мне это представляется сегодня так, точнее, я где-то что-то читал. Какие-то ещё отрывочные знания и информация. Но в сумме в моей голове сложилась такая картинка: Шестидесятые годы. Ожиревшая после военных заказов и получившая пиздюлей в Корее Америка. Сан-Франциско — теплое местечко на побережье Тихого океана в противоположном конце материка, вдали от столицы. Толпы молодых людей страдают бездельем, курят всякую херню, бродят по пляжу, трахаются как попало и с кем попало и наслаждаются своим географическим преимуществом. А что им ещё делать? Мировая война окончена и Америка процвела, Корейская компания проиграна и можно критиковать правительство и плеваться в телекамеру, тепло, море, жратвы особо и не надо, как цыгане, живут табором. Провозгласили свободу сексу (сексуальную революцию), косят по некое подобие коммун, где все общее (даже бабы) и на деньги наплевать, плюс мозгов-то нет. От пятнадцати до тридцати лет, — какие мозги, тем более в Америке, как бы сказал Задорнов, — все кому не лень, отрастив волосы, чтобы не походить на своих отцов с их военной прической и превратиться в бесполую массу, сидят на парапетах и матерятся. Разумеется, такая жизнь привлекает внимание, и у них появляются подражатели. А тут, на тебе — Вьетнам! Бездельников начинают загребать в Армию, и они уже организуются. Чтобы орать: «Мы за дело мара! Нет войне!» и всё такое, лишь бы в Армию не идти. Появляется свой знак, типа «Мерседес», только ещё с одной вертикальной палочкой внизу. Видела?