Каратэ он не занимался. Его больше привлекала работа по дереву. Здесь он умел — ничего не скажешь. Трудовик им гордился.
В Армию Серёгу провожали, напились все, как свиньи. Серёга всё хотел тост двинуть, но как начнет вставать, обязательно об рога ударится. Над его головой к стене оленьи рога прикручены были. Так мы и не узнали, что он сказать хотел. Ушел в Армию на два года, а вернулся через семь. Ну, тотально не везло парню. Думали, может, уже отпустило, после срока-то? Ай — нет. Ещё одна история смешная.
Серега с другом частный дом купили. Решили свиней выращивать. Предложили преподавателям Политеха свои услуги. Уговор такой: они покупают поросят и корм, Серёга с другом за ними ухаживают и выращивают их до осени, осенью два поросенка им за работу. Нормальные условия — по рукам.
Выращивают они поросят, кормят, ухаживают, появляется Вова.
— Давай, — говорит, — я поросят анаболиками проколю, моментально вес наберут.
Серёга с другом не решаются — вдруг подохнут от химии.
— Давай только ваших двух, — предлагает Вовуня.
Это другое дело — своих, не страшно.
Осенью преподаватели приезжают, смотрят: все свиньи маленькие, а два хряка огромных ходят.
— Вы, что, — говорят, — за наш счёт своих чушек откормили?
И забрали у них здоровых поросят. На этом эпопея со свининой завершилась.
А, ещё — чуть не забыл! Ранние фильмы с Высоцким видели? «Вертикаль», про Диму Горина, про Варьете — всё такое? Вот, Серёга, точь в точь, внешне, как Высоцкий в этих фильмах. Это — Я вам говорю! (И, постучав ногтями по зубам, произносится для убедительности: «Ня-а, ню-у, дыж-ж Зорро!»)
Ещё один наш одноклассник. Мы уже о нем говорили, когда про цепь разговор был. Саньку мы звали Рифлёный, коротко Риф. Но так его называли, только когда баловались. А вообще-то, чаще Саня. Кожа у него на лице была такая, как сейчас у президента Украины господина Ющенко. А в детстве же берегов-то не видишь — раз назвали — прилипло. Хотя все мы тогда были с прыщиками, но досталось Саньку.
Саня играл в волейбол. Лучше всех нас играл. Но так, как волейбол не культивировался в нашем дворе, то мы и не старались Саньку догнать. Зато вот в школе, когда в десятом классе пришла пора рубиться за первенство школы, благодаря Саньку мы заняли первое место. Правда, Плиса был главным судьёй.
Если надо было подраться, тут Саня всегда был на месте. Шумные компании не любил он пропускать. В общем, пацан, как пацан.
Индивидуальной особенностью Александра было то, что он совершенно не мог держать в себе выпитое спиртное. В школьные годы он очень сильно этим грешил, но как человек разумный, не делал из этого трагедии, а наоборот, очень хорошо шутил, используя свою особенность. Напьемся, бывало, где-нибудь в гостях, а наутро все удивляются, почему в подъезде потолок заблёван? Или так: Саньку спать уложим, а сами знаем, что подходить к нему не стоит до утра. Пусть лучше спит. Нет же, найдется какая-нибудь гнусятина, которая Сане скажет: «Подвинься!» — «Отвали!» — резонно ответит ему Риф, а тот: подвинься да подвинься. Саня, конечно, подвинется. А утром сосед по кровати весь в макаронах орёт: «Хули ты наделал?»
Несмотря на всю свою занятость, мне всё равно приходилось иногда бывать дома. Как минимум, нужно было Аньку — мою сестру — забирать из садика и тащить домой, как раз в самый разгар футбольного матча или хоккейных баталий, или ещё чего. Это сильно доставало! Некогда было ходить домой.
До переезда на Постышево мы сменили две квартиры.
Вначале мы с матерью жили возле автовокзала в кирпичном доме без отопления и канализации на третьем этаже. В памяти ничего светлого не осталось от тех лет — мать вечно пахала, чтобы прокормить нас, потому что похоронила моего родителя и своих родителей в возрасте, когда ей самой стукнуло чуть больше двадцати лет. И в такие-то годы остаться одной? В тумбочках было море фотографий гробов, заплаканных лиц, покойных родственников и облигации какого-то мифического займа, которыми я играл, как денежками. Туалет был на улице. Копоть покрывала снег: печки приходилось зимой топить. Соседи возвращались из сталинских лагерей, часто были и пьянки, и драки в соседних подъездах. Шпана шныряла по дворам, с автовокзала постоянно слышался металлический голос, говоривший о том, куда отправляется автобус — это было бесконечно. А вокруг стояли сараи, сараи, сараи. Соседний дом, где жили усталые люди, впоследствии оказался домом-музеем декабриста Волконского. А в то время это был просто клоповник. Школа, правда, была рядом, но в ней я проучился до половины четвертого класса.
Читать дальше