Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Но вернемся на поле. Практикантки с камерой не могли работать в чистом поле, собирая урожай и следя за доверенным им коллективом школьников-дуралеев. Поэтому камеру они оставили нам — охранять. Вот мы и наохраняли.

Поначалу мы просто тренировались и смотрели, как что устроено, поэтому первые кадры содержали информацию лишь о том, как идет процесс сбора корнеплодов и прыжки Сани Исаева — профессионального танцора нашего класса — с контейнера на землю с пируэтом вокруг своей оси. Ещё мы сняли, как мы умеем курить: все лезли в кадр с сигаретой, одной на всех. Потом незаметно отсняли курящих одноклассниц в кустах. Потом очень незаметно отсняли одноклассниц и других девочек из других классов, как они «ходят в кусты». А уж после, когда нас поймали за этим делом и разорались, стали придумывать и делать вещи.

Кадр первый. Болотистая местность, т. е. кочкарь, тишина, осень, погода дрянь, птички поют, два школьника заблудились. Идут вдоль болотистой местности. Пока тишина. Но через секунду из-под каждой кочки вылетают «деревенские» ребята с дубьем и несутся на камеру. Крупным планом: испуганные глаза заблудившихся школьников и дикие глаза «деревенских» Общим планом: их догоняют, бьют дубинами и забивают до смерти.

Кадр второй. Один всё же остался жив. Его ставят на колени со связанными за спиной руками. Японским штыком, который Лёнька Бутин нашел в реке за бабушкиным огородом в своей деревне Максимовщине (как он там оказался с Русско-Японской войны?), «местный» пацан «казнит» городского школьника. Как палач, он заносит над головой жертвы этот самый штык-меч и резко бьет, типа, по шее! Стоп-кадр: Убираем голову «жертвы» под воротник куртки, а в руки ему даем кочан капусты. Продолжается съемка. Меч пролетает у воротника, и видно, как голова (качан) катится по земле. (Это он незаметно его катнул в нужный момент). «Обезглавленный труп» валится набок. Получилось правдоподобно.

И далее, все в таком духе, пока не зажевало наглухо пленку.

Когда, через несколько месяцев, мы просматривали в школе эту ленту — все смеялись. Практикантки тоже смеялись и говорили, что мы молодцы. А чего им? — показательный урок уже отвели, мы им помогли, потому что они хорошие бабы оказались, а то, что так долго не появлялись с фильмом, так его нужно было на проявку в Свердловск отправлять — пленка-то цветная.

Такие практикантки редкость.

По физике — там всё было иначе. Нас не любили, мы не любили. Они нам низкие баллы, мы им истерику на «открытом» уроке. Слезы у них на перемене — ручьем. Говорили, что мы гады и сволочи. Однако, через тысячу лет, когда я поступал в Нархоз, эта история всплыла, но совершенно в другом коленкоре.

Я тогда из Армии пришел, почти год уже на киностудии отработал, и решил поступить в Нархоз. Два экзамена по математике сдал (тут не было проблем — школьные олимпиады по математике даже после армии помогают), а вот экзамен по физике. Беру билет: «Постулаты Бора — херня полная! И какая-то индуктивность в какой-то электромагнитной катушке — вешалки вообще!». Всё — труба. Завалил! Что поделаешь? Сижу, рисую на листочке — время тяну. Краем глаза вижу: экзаменаторша одна на меня пялится любопытно. Потом подошла, посмотрела, что я написал. А что я написал? Ничего! Вот, нарисовал только. Она отошла, села к своим коллегам. Чего-то там шепчутся. Потом вызывают меня. Её соседка вызывает, ни она лично. Я выхожу.

— Что у Вас там? — спрашивает меня соседка.

— Вот, — говорю я и протягиваю листок с дурацкими рисунками.

— Это всё?

— Всё. Времени не было — мог бы больше нарисовать.

Та уже тянется к моему экзаменационному листу, чтобы вкатить пару, но тут ей эта, которая на меня пялилась, говорит:

— Подожди.

А потом меня спрашивает:

— Ты в тридцать девятой учился?

— Да, — говорю я.

— В таком-то году?

— Точно.

— Помнишь меня?

Я её, конечно, не помню, но отвечаю, как надо:

— Смутно, смутно, — как Бендер из «Золотого Теленка».

Та после этого обращается к своей подруге или коллеге, я не знаю, какие у них там отношения:

— Это мой бывший ученик. У них в школе физики вообще не было. Я сама ему преподавала. Он же после Армии — поставь ему тройку. Ну, я тебя очень прошу.

— Хорошо, — отвечает та и ставит мне трояк.

Отлично! Я прошел на следующий круг. Довольный, выхожу за дверь, а следом эта, которая пялилась.

— Ну что? — говорит. — Вот и встретились. Я тебя на всю жизнь запомнила! Ох, и поиздевались же вы над нами тогда!