Елена Попова - Восхождение Зенты

Домой она вернулась под утро, открыв двери своим ключом. Отставник-майор спал.

Зента думала, что история с Васей У. не понравится г-ну Шульцу. Но как раз на это г-н Шульц, иногда реагировавший на самые незначительные вещи, как, например, на историю с метелкой, как раз на это г-н Шульц никак не отреагировал. Кроме истории с Васей У., с которым она и встретилась-то два-три раза, не больше, Зента позволила себе еще несколько подобных историй, но скоро и это ей надоело. Каждый раз было одно и то же — ее партнеры сходили с ума от счастья и тут же претендовали на будущее. Она считала, что они были слишком неравнодушны к своему будущему. Это ее охлаждало.

Зента надолго заперлась в своем кабинете и перестала принимать посетителей.

Целыми днями она сидела за столом и смотрела в одну точку. Со стороны казалось, что она сосредоточенно о чем-то думает. Но она ни о чем не думала. Она все глубже погружалась в состояние оцепенения, как насекомое в период окукливания или животное, впадающее в спячку. Нина Лапсердак, заходя предложить ей чая или просто поздороваться утром, ясно видела плотный серый сгусток глубокой Зентиной апатии, который обволакивал ее, как кокон, начинаясь у ног, и с каждым днем поднимался все выше и выше, добираясь уже почти до груди. В углах Зентиного кабинета повисла паутина, а когда Нина Лапсердак захотела ее смести, Зента сипло — ей было уже трудно дышать — огрызнулась и выгнала Нину вон.

Остаток дня Нина Лапсердак просидела в комнатке секретаря-корреспондента Иры У. Обе были взволнованы. Им слишком трудно было найти работу и непереносимо думать, что они могут ее потерять. Потерять эти мягкие ковры, эти пушистые пальмы, эту суровую, но справедливую Зенту, которая сейчас сидела в своем кабинете, заворачиваясь в серый кокон апатии, как насекомое.

Утром, когда Нина Лапсердак зашла к Зенте сказать “доброе утро” и спросить, какие будут распоряжения, то с ужасом увидела, что серый кокон, в который заворачивалась Зента, уже подобрался к ее шее. Ответа она не расслышала. И тогда спасительный инстинкт самосохранения взвыл в ее душе с такой голодной яростью, что, нарушив все запреты и дистанции, она бросилась к Зенте и стала срывать окутывавшую ее оболочку. На ощупь та была крепкой и упругой, но под натиском Нины Лапсердак легко поддавалась и рвалась, треща, как ветхая одежда. Из-под рук Нины Лапсердак летели серые ватные хлопья и, немного отлетев от Зенты в сторону, растворялись в воздухе.

Зента невидяще смотрела на нее.

— Что вам? — она с трудом пошевелила губами.

— Вас сглазили! — сказала Нина Лапсердак убежденно.

Она встала на четвереньки и облазила кабинет Зенты вдоль и поперек, она не пожалела ни силы, ни времени, но обследовала каждый сантиметр, каждую складочку ковра, каждую щелочку в мебели и под стулом, на который обычно садились посетители, на котором когда-то сидела Поделкова, нашла маленькую, совсем крошечную булавочку.

— Вот! — воскликнула Нина Лапсердак торжествующе, поднимая вверх невидимую на таком расстоянии булавку. — Я нашла!

На Зенту это не произвело ровно никакого впечатления. Она сидела, чуть подавшись вперед, и, если бы не стол, так бы и свалилась со своего стула на пол. Серая оболочка окутывавшей ее тоски была уничтожена, но сил у нее уже не оставалось никаких. Тогда Нина Лапсердак решительно подхватила ее под руки и потащила вверх. Зента была нетяжелой, но Нине Лапсердак казалось, что она тащит гору. Каждое усилие, каждая ступень лестницы давались обеим невероятно тяжело, но Нина Лапсердак не сдавалась. Она была упрямая, Нина Лапсердак, и в моменты, требовавшие от нее особых усилий, ощущала в себе возможности этих усилий в гораздо большей степени, чем она в себе это предполагала. Наконец они добрались до Зентиной квартиры, Зента уже совсем не могла идти и безвольно висела на ее плече. Задыхаясь, с немеющими от напряжения ногами, Нина Лапсердак дотащила Зенту до постели, быстро раздела и уложила под одеяло. Руки и ноги Зенты были холодными и все продолжали холодеть. Нина Лапсердак с ложечки напоила Зенту горячим чаем и обложила бутылками с горячей водой. Зента провалилась в глубокий сон, ее лицо бледно и матово светилось на белой подушке, и только еле уловимое дрожание волосков над верхней губой говорило о том, что она дышит. Весь вечер и всю ночь Нина Лапсердак сидела рядом с Зентой, а когда вода в бутылках остывала, заменяла ее горячей. Иногда она ненадолго отлучалась, чтобы решить кое-какие организационные вопросы.