Юрий Иванов - Я ожидаю смерть

– Я буду отвечать на Ваши вопросы, гражданин следователь, – сказал я.

– Тогда назови, Иванов, фамилию ленинградца, с которым ты встречался во время поездки? – задал мне вопрос следователь.

– Гражданин следователь, – начал я отвечать. – Я в Ленинграде ни с кем не встречался, кроме родного брата, просил его найти мне работу, так как моя семья большая, а деньги в дом приносит только жена. Но денег за её работу дают очень мало. Мои дети всё время голодные.

– Иванов, ты опять почему-то не отвечаешь на прямой вопрос – сказал следователь. – Тебе непонятен вопрос? Повторить?

– Гражданин следователь, – ответил я, – мне нечего сказать. Я не знаю никакого ленинградца, я ничего противозаконного не делал.

– Хорошо, Иванов, – сказал следователь, посмотрев на меня не добрым взглядом. – Тебе будет предоставлена ещё одна возможность подумать, перед тем, как тебя отправят в Ленинград для вынесения окончательного решения по твоему вопросу. Но ты должен знать, что там не оправдывают. Учти это, Иванов.

Он вызвал конвоиров, и меня увели, но не в камеру и не в карцер. Нет, меня вели совсем в другое помещение. Неужели в христовую комнату? Я слышал о ней, Николай Иванович мне говорил, но я не верил, что палачи могут так издеваться над арестантами.

Когда конвоир открыл дверь, я невольно остановился, так меня поразила увиденная картина. На стенах висели арестанты. Они были подвешены за руки и за ноги, и их тела на фоне стены выглядели как крест. Головы арестантов были опущены на грудь. Видно было, что истязаемые люди висели так уже давно.

Конвоиры втолкнули меня внутрь комнаты. Меня повалили на пол, надели кандалы на руки и ноги, и через некоторое время я уже висел на стене, в образе распятого Христа.

Я сразу почувствовал резкую боль в руках и ногах. А ведь я висел только несколько минут, а предстояло, очевидно, несколько часов. Как я выдержу это? Голова от боли упала на грудь. В глазах потемнело. Перед тем как лишиться чувств я успел подумать о том, кто же изобретатель такой изощрённой пытки?

Я висел на стене, наверное, не долго. Когда я потерял сознание, находящийся в этом же помещении надзиратель-палач, вместе с другими надзирателями сняли меня со стены и освободили от ручных и ножных кандалов. На меня было вылито ведро воды, и я пришёл в себя. Осмотревшись, я увидел, что на одной из стен висел Николай Иванович! Дрожь пробежала по моему телу, я представил себе перенесённые недавно муки и опять потерял сознание…

Придя в себя, я понял, что вновь оказался в “нашей” четырёхместной камере. Я долго ворочался на нарах, пытаясь уснуть. Каждое движение приносило нестерпимую боль. Какие-то образы мелькали в моём сознании. Я не мог вспомнить, как я оказался здесь. Наконец, ко мне пришел сон.

Конвоиры, с наганами в руках, окружали меня, а я, связанный верёвками по рукам и ногам, лежал в телеге. Телега, запряженная двумя лошадьми, двигалась по узкой лесной дороге. По бокам дороги росли высокие стройные сосны. Ехали довольно долго. Вдруг впереди оказалась небольшая прогалина. Начальник конвоя приказал вознице остановить лошадей. Меня сгрузили с телеги на землю. Ноги мои были освобождены от верёвок. Трое конвоиров о чём-то громко спорили. Затем направились к двум молодым березам, растущим неподалеку. С помощью веревок вершины обеих берез были пригнуты к самой земле. Один из конвоиров отвязал меня и подвёл к ним. Затем меня начали привязывать за ноги, каждую ногу к отдельной берёзке. Потом по команде начальника, конвоиры одновременно отпустили верхушки берёз. Берёзы выпрямились, а я резко взлетел в вышину. Невыносимая боль возникла внизу моего живота, я висел вниз головой, а мои ноги тянулись к вершинам берёз… Казнь состоялась…

Я проснулся, едва сдержав крик. Пробуждение не принесло облегчения, и вскоре я вновь впал в забытьё.

Я приходил в себя довольно долго, и когда моя голова смогла, наконец, что-то воспринимать, увидел, что рядом со мной лежал Николай Иванович. Двое сокамерников, которые лежали чуть подальше, были уже совсем другие арестованные. “Наши” сокамерники исчезли.

Слегка повернув голову в сторону, я увидел кружку с водой, а сверху на кружке – ломоть хлеба. Но взять еду я был не в состоянии: ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Христово распятие давало о себе знать.

После распятия меня двое суток никто не беспокоил. Всё это время я думал о своей судьбе, о жене и детях. Думал и о том, что же творят руководили государства со своим народом? Пытался понять, кто же фактически руководит государством. Я понимал, что тот, кто правит государством – правит тайно. Вот меня следователь допрашивает и просит назвать фамилию ленинградца, я не знаю никого ленинградца. И я не знаю человека, который фактически правит русским народом, уничтожая один из самых сильных родов человечества…