Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

В последний раз дернул его «бортач» за шкирман, а затем ухватился сильнее, в обе руки да поволок без остановки и выволок на дюралевое днище «восьмерки». Та сразу же взревела силовой установкой, взыграла рулевым винтом и с радостью после вынужденного и несвойственного ей топтания на месте ринулась в сторону Баграма.

Сашка лежал, прижавшись лицом к холодной дюрали, к подсохшей крови живых и мертвых парней, что вывез немало только за нынешний день безотказный и хлопотливый советский вертолет; слышал добрый его гомон, чувствовал спиной горячее его дыхание, ярый вкус кубинского «Партагаса». «Зыбните, тащ капитан», – заботливо пропихнул сквозь картонные губы «бортач» сигарету без фильтра. Сашка зыбнул. Сладкая бумага. Ядреный, до нутра продирающий табачок навел в душе сонный туман.

«Господи! – взмолился Сашка, не выпуская изо рта тлеющий табак. – Почему же ты выбрал меня? Других мало? Что я сделал тебе дурного?»

Ответом ему – звуки Led Zeppelin , прорвавшиеся из кабины пилотов, – «Лестница в небо»:

Ἀντιόχεια [63] Антиохия – город в древней Сирии, в наст. время – территория Турции. . Imp. P. Licinio Gallieno Augusto IV et L. Petronio Tauro Volusiano [64] В год консульства императора П. Лициния Галлиена (в 4-й раз) и Л. Петрония Тавра Волусиана (лат.). (261 г.)

Даже в утлом храме, обустроенном в меловой пещерке за городской стеной, Иустина чувствовала себя покойно. Деревянный крест, сооруженный из двух ветвей старой акации, высился теперь у восточной стены укрепленный у основания несколькими камнями – вечно хладными, когда опускаешься пред ними на колени. Крест же, напротив, чудесным образом источал тепло человеческого тела. Тусклый мерцающий свет глиняных масляных лампадок освещал кувшины с вином и несколько хлебов, изготовленных для евхаристии, людей в светлых одеждах, среди которых двое – нынешний епископ Анфим [65] Имя епископа «Анфим», упоминающееся в житийной литературе о Киприане и Иустине, не встречается в документальных списках антиохийских архиереев. и диакон Феликс – сыграли в жизни девушки совершенно особую, сакральную роль.

Именно от одноглазого каторжника впервые услышала Иустина житие Спасителя, услышала совершенно случайно, когда тот плавленым июльским полднем укрылся на скамейке под кронами старой сосны возле их дома и попросил испить водицы. В благодарность за кувшинчик воды из глубинной прохлады колодца путник поведал девушке о Пречистой Деве и непорочном Рождестве Ее Сына. О чудесах, Им свершенных и ежедневно по сей день свершаемых. О страданиях Его крестных. Распятии. Воскресении. И Апостолах Его, разошедшихся по всему свету, чтоб нести людям благодатное слово Его. Красивую историю рассказал одноглазый. Христос совсем не походил на далеких во всех смыслах античных богов. Не прятался по олимпийским вершинам. Молний не метал. Людей не стращал. Жертв кровавых не требовал. Любил. Всех прощал и прежде всего самых заблудших. Жил и проповедовал неподалеку, в Иудее, до которой на быстром суденышке всего-то два дня пути. Да и жил сравнительно недавно. Внуки современников Его еще живы. А уж Голгофа, на которой Его распяли, стоит и поныне. И крест где-то хранится, должно быть. Вера Христа была осязаема. А потому жива. Ее можно было потрогать. Коснуться не только сердцем. «Кто не любит, – повторил одноглазый слова апостола, – тот не познал Бога, потому что Бог – это любовь». И эти простые слова озадачили Иустину. Те, в кого она верила прежде, требовали послушания, внушали ужас, гневались, унижали. Христос звал ее душу к любви. И находил в душе ее согласие. Многого она, конечно, не поняла. Иные поступки Христа, Его притчи, слова и пророчества казались девушке даже безрассудными, вызывали некоторое смущение в ее душе, однако сказать о том не решилась, понимая про себя, что слишком мало разумеет, худо знает, а вера ее так и вовсе отсутствует. Первый взгляд на Христа породил в ее сердце только приязнь, но пока не любовь.

Сперва опасливо, укрывая лицо от соседских глаз домотканой долгополой накидкой, принялась заходить в храм, в то время еще не оскверненный, живой царящей в нем теплотой. Становилась в сторонке. Слушала со вниманием бархатные песнопения, долгие, но чаще всего непонятные молитвы. Восхищалась царившим здесь аскетизмом, делавшим общение Бога с человеком воистину доверительным, лишенным языческого блеска.