Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

А еще она предчувствовала беду.

Первый раз она проявила этот дар буквально через неделю после того, как получила прописку в командирском модуле. Сначала Муля залезла в приоткрытый шкаф с одеждой, оттуда перебралась под кровать, а затем и вовсе запрыгнула хозяину на колени, а оттуда – под мышку. Через час, тяжело заваливаясь обоими бортами, отхаркиваясь клубами горелого бензина, на базу села изрешеченная в дуршлаг «двадцатьчетверка», попавшая под обстрел станкового крупнокалиберного пулемета. Ребята довели машину до дома. Но бортмеханик через два дня скончался от ран.

В другой раз кошка своим беспокойным поведением предсказала эпидемию «брюшнячка», который в течение недели наполнил инфекционный госпиталь сотнями бойцов и, что хуже всего, опытных летчиков, воздушных асов, превратившихся в желтых доходяг с раздувшимися животами и отечными физиономиями.

Вот и теперь Муля ерзала у ног полковника, предвещая скорую его погибель. Но тот не знал ее языка. Не различал ее знаков и движения сердца не понимал. Ну а если бы и понимал, разве б это его остановило? Кто поверит драной афганской кошке с драматическим прошлым?

«С Богом!» – громко рапортовал полковник, последний раз в этой жизни, глядя на собственное отражение в зеркале. Но отражение не ответило. Как и полковник, оно не верило в Бога. Хотя до встречи с ним оставалось чуть меньше восьми часов.

Сквозь распахнутую дверь лицо полковника омыло прохладой утра, густо замешанной на персиковом свечении восходящего солнца, мерном гуле силовых установок, прогревающих двигатели перед взлетом и перемалывающих персиковый воздух в клубящийся раскаленный кисель, на грохоте «наливников», осторожно подруливающих к бортам, на ворковании парочки влюбленных горлиц, устроившихся под шиферной крышей библиотеки. Последнее утро пахло цветами багряника, усыпавшими стволы деревьев розовой пеной, пахло хлоркой из оцинкованных бочек, что подвезли еще с вечера к госпиталю, подгоревшей перловкой из солдатской столовой и едким дымом сигарет «Памир», называемых тут пророчески «смерть в горах».

На бетонной, исчерченной паленой резиной шасси, запятнанной бензином и машинным маслом взлетно-посадочной полосе, на рулежках, на стоянках боевой техники уже вовсю шла изготовка к предстоящей войне.

Крепились к закрылкам двадцати первых «мигов» пятисоткилограммовые ФАБы, способные разметать в хлам не то что скалистые убежища моджахедов, но и сами эти скалы превратить в прах. Шпиговались элегантными НУРСами блоки «восьмерок». Такие ракеты оснащалась тысячью стрел размером со столярный гвоздь, каждая из которых пробивала человека ли, животину – насквозь. Барабанами на тысячу с лишним патронов крупного калибра снаряжались пулеметы «крокодилов» о четырех стволах. За чудовищную скорость в четыре тысячи выстрелов в минуту и хитрую конструкцию патрона, в котором помещалось аж две пули, выпирающий елдой пулемет прозвали здесь «металлорезка». Пробовали не единожды на местных барбухайках. Автобус рассекало напополам.

В тенечке возле продовольственного склада громоздились сотни ящиков со свиной тушенкой, колбасным фаршем, сгущенным молоком, коробки с сухарями, сублимированной картошкой – всем тем, что будет поддерживать силы бойцов во время долгой боевой операции.

Готовились к боевым и госпитальные службы. Десятки литров йода, километры бинтов, центнеры гипса, коробки с промедолом и фентанилом, что уже в самые ближайшие часы помогут людям не чувствовать оторванных рук и ног, распоротой осколками плоти. И, конечно, десятки сверкающих цинком гробов, которые покуда сложили штабелями с глаз долой на задний двор медсанбата, но совсем скоро похоронная команда примется наполнять их телами героев, паять ящики оловянной проволокой и отправлять с «черным тюльпаном» на горячо любимую Родину.

Уже въезжали через КПП вереницы грузовиков с мотострелками и десантниками – по большей части удивленными, растерянными мальчиками из позабытых господом и властями русских деревень и поселков, еще до недавнего времени не знавшими даже названия этой чудной страны, но теперь заброшенными сюда транспортной авиацией из сборных пунктов в Фергане, Ташкенте, Мары, не изведавшими в большинстве своем жерновов настоящих мясорубок, не понимающими, зачем они здесь и от кого должны защищать этот дикий, чужой народ, который и не просил их о защите, но сам защищался от них – отчаянно, смело, жестоко. Защищал выжженную, бесплодную свою землю, своих чумазых голозадых детей, жен, упрятанных от чужого взгляда хиджабом, саманные свои жилища. Но главное – Бога!