— Будет день, будут и женушки. Говна-пирога… — брезгливо цедит Сим-Сим.
Они задирают головы на треск движка. Крохотный вертолетик, яркий как фазан, почти вертикально взлетает к солнцу.
Через час Чич, багровый от ярости, орет на охрану у ворот. Туманский опять смылся втихую от него в Москву.
Навстречу жизни…
А я ни о чем этом не знаю. Да если бы и знала — отодвинула бы в сторону. У меня первая серьезная операция на враждебной территории.
Я начинаю бой.
Я не вижу Гришуню уже четвертые сутки.
Когда Зюнька забирал сына, второпях оставил почти всю его одежку. Гаша прогнала все через стиралку, и теперь я аккуратно проглаживаю маечки, трусики, рубашечки и штанишки и складываю их в сумку.
Игрушки я уже собрала.
Агриппина Ивановна не понимает, почему я так спокойна. Я, конечно, вовсе не спокойна, но знать ей это абсолютно незачем.
У меня уже вот тут, на веранде, по вечерам собирается мой добровольный штаб, то есть Нина Васильевна, доктор Лохматов, который искренне считает, что вся моя затея с выборами — абсолютный бред, и примкнул к директрисе скорее из интереса. Ну и Гашка.
Разведка у меня поставлена плохо. Новости в основном приносит Гаша. Я уже знаю, что всеми делами щеколдинцев мощно крутит Серафима, используя собственные колбасные и семейно-административные ресурсы и. о. супруга Степан Иваныча.
Пиарщика Петровского и его ассистентку уже узнают на улицах.
Зюнькина команда заняла цокольный этаж в городском клубе. У них несколько разгонных машин и мотоциклов. В один час почти на всех улицах повисли растяжки с призывами насчет Зиновия.
На площади перед мэрией поставлен цветной картонный Зюнька, такой плоский макет в человеческий рост, на подставке. У макета дежурит фотограф из горателье, с поляроидным аппаратом на треноге.
Аппарат японский, желающие могут щелкнуться вместе с картонным кандидатом и тут же совершенно бесплатно получить снимок в цвете.
Сомов зашевелился. Вернее, его умело растолкали.
Местное радио после смерти Щеколдинихи работало только раз в неделю, по субботам, с программами из местной жизни на тридцать минут.
Теперь они тарабанят из своей студии ежедневно. Шесть раз в сутки. По пятнадцать минут. На веранде у меня висит «вэфовский», еще дедовских времен, карболитовый громкоговоритель. Когда-то в Советской Латвии репродукторы делали классные. Работает он громко и чисто.
Чаще всего стала выступать Ирка Горохова. Читает, конечно, по бумажке то, что ей сочиняют, но голосишко выразительный, она еще в школе на вечерах «Песню о соколе» засаживала…
Но покуда разливается наша местная дикторша, я слушаю внимательно, прикидывая, на чем Горохову можно будет подловить…
Лохматик сказал, что по положению мне тоже дадут повякать.
В общем-то, ловить Ирку не на чем. Пиарщик вовсе не дурак. Все острые углы обходятся ловко и продуманно. Агриппина Ивановна сопит как паровоз на подъеме, но покуда помалкивает.
«Добрый день, город! — подражая «Маяку», выдает дикторша. — Широкий размах приобретает кампания по внеочередным выборам главы городской администрации. Трудящиеся и общественность города называют имена все новых кандидатов. Имя Зиновия Семеновича Щеколдина у всех на слуху. Но сегодня мы пригласили к микрофону не его, а женщину, которая прошла вместе с кандидатом большую часть его хотя и краткого, но нелегкого жизненного пути и готова и впредь делить с молодым энергичным мужем все тяготы общественного договора, который в день выборов заключат народ и мэрия. Прошу вас, Ираида Анатольевна…»
— Ну, блин! — не выдерживает Гаша.
— Тихо… Тихо…
Я слушаю Ираидку и думаю о том, что из нее могла бы выйти приличная драматическая актриса. Дозировка скорби и оптимистических надежд выдерживается точно. Она даже воду из стакана пьет, как товарищ Сталин в июле сорок первого. У Иннокентия Панкратыча даже пластинка где-то сохранилась.
Ираидка выдает с придыханиями и вроде бы трудными паузами:
«Дорогие мои! Сограждане! Вы все знаете о трагической судьбе бывшего мэра нашего города. Сегодня в любом городе России это не почетная должность, а смертельно опасная работа, на которую может решиться только мужественный, уверенный в своих силах и в своих намерениях человек. Именно поэтому я как мать и как жена…»
Когда в очередной раз она зацикливается на этом «как жена и как мать…», Гашка не выдерживает и выдергивает с мясом шнур динамика.
Читать дальше