Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

Теперь Джек думал об этом реже, но знал, что и жив-то он, наверное, благодаря Уокеру. Когда они познакомились, много лет назад, он как раз куролесил на воле в Челси, на Файр-Айленд, в бассейнах и клубах, и это Уокер настоял на презервативах, а потом потребовал верности. Сначала Джек оскорбился; среди знакомых пар почти не было тех, кто состоял в закрытых отношениях. Они были молоды, свободны, они жили в лучшем городе земли! Но Уокер признавал то, что Джек отказывался видеть: люди болели, им отказывали в лечении, они умирали. Уокер работал с врачами в «Сент-Винсент»; он верил в то, что они говорили о предохранении, и напугал Джека до усрачки.

«Если хочешь каждое утро осматривать свое изысканно прекрасное тело в поисках незаживающих болячек или каждый раз переживать по поводу легкого кашля, это твой выбор, – сказал Уокер как-то в самом начале их отношений. – Но не мой».

Уокер был дотошным: презервативы и верность не обсуждались. «Хочешь погулять, бога ради, – сказал Уокер, – просто не пока мы вместе». Поначалу Джек пытался не уступать Уокеру, но обнаружил, что его тянет к этому человеку что-то, чего он сам не понимает и не может объяснить. Чем-то Уокер был привлекательнее – порядочностью, состраданием (и, ладно уж, размером члена, Уокер был огромным ), – чем возможность трахаться направо и налево. Если Джек и мог сказать о себе что-то хорошее, то вот оно: он оценил Уокера. Перед тем как съехаться они оба сдали анализы, и Джек не помнил, чтобы ему когда-нибудь было так страшно, как в тот день, когда они пошли за результатами. Они рухнули друг другу в объятия со слезами и смехом облегчения, когда выяснилось, что у обоих отрицательные.

Уокер спас ему жизнь. Он был в этом уверен. И если из-за этой уверенности в их отношениях возникало некоторое неравенство, какой-то патерналистский оттенок – что, приходилось признать, иногда было не слишком сексуально, не то чтобы прям огонь, – если Джеку иногда претила «святость» Уокера, его порядочность, и свет, и ответственность, и ему надо было немножко покуражиться, потратить деньги, которых у них не было, очень редко и очень украдкой провести вечер с кем-то, кому не требовалось чистить зубы, бриться и мазаться увлажняющим кремом, прежде чем снять штаны, – ну что с того? Какая-то часть Джека все еще гадала, что было бы, если бы он не последовал совету Уокера, плюнул на безопасность и потратил еще немножко времени, чтобы потрахаться вволю, прежде чем осесть. Может, он давно бы умер, а может, и нет. Может, у него все было бы отлично – жив-здоров, лучше себя нынешнего, потому что опыт богаче. Если бы Уокер его не поцеловал прямо в первый вечер, может, он бы даже так и не запутался.

Придя в магазин, Джек поднял роликовые ставни и отпер дверь. Он всю неделю изучал свои товарные описи, пытаясь понять, не припасено ли у него что-то, о чем он забыл, что можно продать, на чем можно выручить немного денег, – и всю дорогу знал, что нет, не припасено. Он знал свой товар наизусть, до последней хрустальной дверной ручки. Когда он находил что-то стоящее – а это бывало часто, у него был наметан глаз, – он точно знал, кому позвонить, чтобы пристроить вещь. Что-то по-настоящему ценное редко задерживалось у Джека в магазине. Прибыльные сделки были сплошь частными операциями со старыми клиентами – дизайнерами, архитекторами и достопочтенными дамами из Верхнего Ист-Сайда. С началом экономического спада этот бизнес большей частью замер. Все понемногу налаживалось, но времени на то, чтобы собрать хотя бы приблизительно ту сумму, которая ему была нужна, уже не было.

Если бы у Джека в телефоне не было фотографии поврежденной скульптуры Родена, он бы подумал, что ему все это привиделось. Отменив визит к Лео и вернувшись домой, он за пару минут за компьютером понял, почему она показалась ему знакомой: это была одна из находок на руинах Всемирного торгового центра, о которой он читал много лет назад. История едва промелькнула среди материалов о разборе завалов – нашли поврежденную отливку «Поцелуя» Родена, а потом она загадочным образом исчезла. Джек обратил на это внимание, потому что у него тогда был очень хороший клиент, коллекционировавший Родена.

Джек не знал, что делать с этой информацией. Можно было, конечно, не делать ничего. Ему на самом деле не было никакого дела до охранника в доме Стефани или до статуи. Он мог бы позвонить кому-нибудь в Музее 11 сентября, который как раз взялись создавать, и дать наводку – анонимно или от своего имени; может быть, назначена награда, может быть, его упомянут в прессе, и это будет хорошо для бизнеса. Или – от этого варианта он пытался (и не мог) отказаться – можно было обратиться к Томми О’Тулу и предложить продать статую за, Джек был уверен, сумму настолько значительную, что Томми не смог бы отказаться. А солидные комиссионные Джека решили бы его нынешние финансовые проблемы, избавили бы его от необходимости ждать, что сделает или чего не сделает Лео.