– Ты что, мычишь? – спросил Джек, поворачиваясь к Мелоди.
– Что? – вздрогнула та.
Она и правда напевала с закрытым ртом. У нее была такая привычка, от нервов, когда она волновалась или беспокоилась. Она пыталась не думать об аварии.
– Прошу прощения, – произнесла она, ни к кому прямо не обращаясь.
– Бога ради, – сказала Беа, – не надо извиняться за то, что поешь.
– Это та песня из «Кошек» , – сказал Джек. – Я сейчас заору.
– Прежде чем мы закончим, – вмешалась Франси, прекращая эту слишком знакомую ей перепалку, – я бы хотела поблагодарить Джорджа. Не буду вдаваться в частности, достаточно сказать, что устроить Лео в клинику, договориться о соглашении, сделать все необходимое – на местном уровне, – позаботиться обо всем, не дать истории попасть в газеты – все это было блестяще, и мы бы повели себя неправильно, если бы не отдали ему должное, не поблагодарили за эту действительно блестящую работу, за профессионализм, и так далее и так далее.
Она кивнула Джорджу, как монарх, выражающий признательность верноподданному.
– Нам повезло, – сказал Джордж, стараясь не смотреть на Беа, руки которой замерли. – Все сложилось в нашу пользу. И ваша мать права. Все могло бы пойти гораздо, гораздо хуже. Я бы положил это в папку «лучший сценарий из возможных».
– Видимо, у нас разная система классификации, – сказала Мелоди.
– Так лучше для нас всех. – Франси встала и надела пальто. Мелоди пришлось собраться, чтобы не потянуться потрогать богатую темно-синюю ткань. – Мы не хотим, чтобы об этом говорил весь Ист-Энд.
– Мне наплевать, о чем говорит Ист-Энд, – сказал Джек.
– Мне тоже, – добавила Беа, понимая, что встреча заканчивается и что она, возможно, была излишне молчалива.
Франси оборачивала вокруг шеи лавандовый шарф. Мелоди не сводила с нее глаз. Шарф был таким тонким и воздушным, что напомнил ей фрагмент из той детской книжки, которую она читала девочкам, когда они были маленькими, – о принцессе, у нее было платье, сотканное мотыльками из лунного света.
– Какой у тебя шарф, – сказала Мелоди. – Красивый.
– Спасибо.
Франси, казалось, удивилась. Она пощупала ткань, потом размотала шарф, сложила его аккуратным квадратиком и подтолкнула по столу к Мелоди.
– Вот, – сказала она. – Возьми.
– Правда? – Мелоди невольно затрепетала. У нее никогда не было ничего настолько изысканного. Он, наверное, дорогой. – Ты уверена?
– Уверена, – подтвердила Франси, довольная благодарностью, отразившейся на лице Мелоди. – Твой цвет. Немножко тебя оживит.
– Ты в последнее время говорила с Лео? – спросила у нее Беа.
Франси смотрела, как Мелоди оборачивает шарф вокруг шеи. Цвет был не ее, но смотрелось все равно неплохо. Она поманила Мелоди к себе и поправила концы шарфа, подоткнув их.
– Вот так, – сказала она. Повернулась к Беа. – Я с ним говорила на прошлой неделе. Коротко.
– Как он?
Франси пожала плечами:
– Он Лео. Голос у него был вполне нормальный, учитывая обстоятельства.
– Он понимает, что ты задумала? – спросил Джек. – Что твоя невероятная щедрость от нашего имени – это не подарок, а ссуда?
– Уверена, Лео не нужно говорить, чтобы он ответственно относился к деньгам; он не дурак.
Франси уже надевала перчатки.
– Но он Лео, – сказал Джек. – Он что, чудесным образом должен начать заботиться о том, что будет с нами?
– Мы должны дать ему шанс, – возразила Беа.
– Вы все с ума посходили, – констатировал Джек.
Голос у него был уже скорее усталый, чем злой.
Недолгое ощущение успеха из-за подаренного Мелоди шарфа покинуло Франси. Она сухо и коротко улыбнулась, ни на кого не глядя.
– Я прослежу, чтобы он с вами связался, как только вернется в город, – сказала Франси. – Это я сделать в состоянии.
– И что тогда? – спросил Джек.
Франси пожала плечами:
– Позовите его пообедать.
Встреча в «Устричном баре» на Гранд Сентрал была назначена отчасти для удобства – на вокзал приходил поезд Мелоди, и он был как раз на полпути между центром, где жили Джек и Лео, и квартирой Беатрис на севере, – отчасти из ностальгии. В те редкие дни, когда Пламы привозили всех четверых детей в город, они всегда обедали в «Устричном баре», заказывая целые блюда устриц с экзотическими названиями – «Чинкотиг», «Эмеральд-коув», «Пемакид» – и дымящиеся миски устричного супа. Детям Пламов нравился обеденный зал, где толпился народ (они никогда там не садились), и упорядоченное удобство просторной стойки, место у которой не нужно было бронировать (там они всегда и сидели). Им нравились головокружительные арочные потолки, покрытые плиткой Гуаставино [15] Рафаэль Гуаставино Морено (1842–1908) – испанский архитектор, эмигрировавший в США в 1881 году. Он изобрел технику создания самонесущих арок и сводов с использованием терракотовой плитки, уложенной «елочкой».
, и гирлянды белых светильников, делавшие зал сразу и роскошно романтическим, и слегка стерильным.
Читать дальше