Сара Барнард - Прекрасные сломанные вещи

Женщина обращалась ко мне и говорила мягко.

– Она пришла навестить меня ночью, сказала, что хочет попросить прощения. А потом сказала, что ее забирают органы опеки, но раньше, давно, она говорила, что скорее умрет, чем пойдет в приют. – Я сказала это все единым предложением, пытаясь объяснить как можно больше, пока папа меня не перебил. – И она говорила разные другие вещи, что ей уже не поможешь, и… и она пришла попрощаться. И отдала мне свое ожерелье, свою самую любимую вещь – она его вообще никогда не снимает.

В какой-то момент я протянула руку и схватила женщину за рукав. Я осознала это только потом, когда уже замолкла. Я отпустила рукав, стыдясь собственного порыва.

Наступила тишина. Удалось мне их убедить?

– Папочка, – услышала я себя. – Пожалуйста. – По моему лицу бежали слезы. Я все вспоминала, как Сьюзан отдает мне ожерелье. – Неважно, что ты о ней думаешь.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– У тебя есть телефон Сары? – спросил он наконец.

– Нет… – у меня задрожал голос. – У меня отобрали мобильный.

– Когда Сьюзан ушла отсюда?

– Я не знаю, я заснула. Она сказала, что останется до рассвета. Когда я проснулась, было еще темно, но она уже ушла. Тогда я и поняла. Мне нужно было раньше понять… – Я всхлипнула. – Но…

Папа снова опустил руки мне на плечи. На сей раз мягко, бережно.

– Успокойся. Ладно? Успокойся.

Я прикусила губу, стараясь сдерживаться.

– Как мне быстрее всего связаться с Сарой? У мамы есть ее телефон?

– Да.

Но что, если она запротестует? Что, если отмахнется, как папа отмахнулся от меня?

– Позвони маме Рози.

Ответ возник у меня сам по себе, и я ослабела от облегчения. Я столько раз звонила Рози по городскому, что помнила телефон – единственный, помимо собственного.

– У нее есть номер Сары.

Я дважды проговорила ее номер, пока он записывал его в свой блокнот, и трижды попросила его прочесть вслух, чтобы убедиться, что он записал правильно.

– Ты позвонишь сейчас Шелл? Прямо сейчас? – настаивала я. – А потом Саре? Сразу же?

– Я позвоню им обеим, – пообещал он. – Но тебе надо вернуться в палату и лечь. Прямо сейчас. Клодия, отвезете ее обратно наверх?

Медсестра развернула мою коляску и ободряюще сжала мне плечо.

– Я приду навестить тебя с утра, – сказал папа. – Сообщу, что все в порядке, ладно?

– Она уже пыталась покончить с собой, – выпалила я прежде, чем Клодия взялась за ручки кресла.

Она остановилась и посмотрела на папу.

На этот раз они все обменялись взглядами. Я заметила, что папины пальцы нервно сжали блокнот.

– Не переживай, – сказал он, но теперь я видела, что он сам разволновался. Он снова посмотрел на Клодию. – Спасибо.

Когда я вернулась в палату, на часах было 3:27. Записку заметила Клодия: листок лежал рядом с пустой коробкой от пирожных. Текст написали на обратной стороне листовки про подростковый диабет.

Прости за все.

Buonanotte

Люблю тебя

Сьюз

Хх

Вот как я себе это представляю…

Примерно тогда же, когда я ковыляла по больничной плитке, Сьюзан уселась на брайтонском пляже. Она стала глотать таблетки горстями – три горсти в общей сложности – прерываясь, чтобы запить их водкой. Закончив, она взяла пустую бутылку и наполовину закопала ее между камнями, чтобы ее не унесло в море и не разбило о берег. Аккуратно надев наушники, она пролистала песни в айподе и нашла «Abbey Road». Она слушала с закрытыми глазами и даже не плакала.

А потом, во время второго припева «Octopus’s Garden», она заснула.

Я не думала, что вообще усну после ухода Джулии, но таблетки, боль и паника сделали свое дело, и я провалилась в забытье. Несколько раз я просыпалась, плохо понимая, что происходит. Мне казалось, что я слышу голоса… Потом я снова засыпала.

Сны приходили цветным хаосом: подсолнухи склоняют ко мне головы, загораживая солнце и сгибаясь на невероятно длинных стеблях. Пляшущие воздушные змеи с длинными хвостами веревками впиваются мне в руки. Сьюзан по ту сторону дороги, стоит спиной ко мне на железнодорожных путях, и светлые волосы развеваются на ветру. Тэрин, окруженная птичками-оригами, раскрашивает стены комнаты в зеленый. Галька на пляже каскадом осыпается у меня из-под ног. Лицо Рози у моего лица. Она говорит: «Кэдди, Кэдди?»

А потом реальность: рука на моем плече. Я открыла глаза: мир покачнулся и выпрямился.

– Кэдди.

Папин голос, непривычно нежный. Не вопрос, не просьба, не упрек. Просто мое имя.