Любош Юрик - И придут наши дети

Добиаш последовательно, один за другим, обзванивал города и поселки, использовавшие воду из Грона. Теперь, после аварии, им придется остановить насосные станции и искать другие водные источники. Ни один разговор не обошелся без объяснений с одной стороны и ругательств — с другой. Добиаш терпеливо все выслушивал и лишь молча морщил лоб. Не он же, в самом деле, виноват в аварии!

То же самое было и с заводами, бравшими воду для своих технических нужд. Он позвонил в «Биотику», и диспетчер тут же стал ругаться последними словами, потому что масло уже попало в холодильные установки и производство антибиотиков пришлось остановить.

— Какого черта вы не позвонили раньше, — орал диспетчер. — Чем вы там занимались с самого утра? Мы узнали об аварии раньше, чем вы… — И так далее.

Диспетчер цементного завода также набросился на инженера. Мол, большое спасибо, парень, масло уже попало к нам в песчаные фильтры, ты, вообще, имеешь хоть какое-то представление о том, как трудно теперь будет вычистить все это свинство?! Кто нам за это заплатит? Добиаш ответил, что он не знает, и ему пришлось все это повторить снова, когда он позвонил на пивоваренный завод, где его спросили, кто теперь выпьет эти гектолитры пива, перемешанного с маслом.

В Левицах ему сказали, что, слава богу, он позвонил вовремя, что им придется остановить установки для искусственного орошения. Вы можете себе представить, спросили оттуда, что случилось бы, если бы вашим маслом мы увлажнили почву?!

А между тем позвонили из районной водоинспекции. На этот раз это была уже не равнодушная секретарша, а какой-то мужчина, возможно заведующий, у которого от злости дрожал голос, да так, что Добиашу показалось, что трясется даже трубка телефона. Он грозил штрафами, параграфами и прокуратурой, обещал, что кого-то снимут и кто-то за это поплатится. Когда мужчина, который даже не представился, слегка успокоился, инженер спросил его, имеют ли они уже сейчас представление о том, какой убыток нанесла случившаяся авария. Какое-то мгновение в трубке стояла тишина, а потом тихий, усталый, почти измученный голос произнес:

— Пока трудно сказать. По всему течению Грона погибла рыба… В кронах… это… примерно три миллиона. Река будет мертвой. Сопутствующий ущерб — остановка производства, питьевая вода, загрязнение почвы… думаю, двенадцать-пятнадцать миллионов… Господи, что же вы там наделали?!

Пока Добиаш, заикаясь, мямлил что-то о треснувшем трубопроводе, о переполненных гудроновых ямах и плановых показателях, о недостроенной станции, мужчина на другом конце повесил трубку, и прошло несколько минут, прежде чем инженер понял, что его никто не слушает.

Огорченный, он повесил трубку и тут же стал звонить начальнику первого цеха Хутире.

— Вы установили причину аварии? Знаете уже, как это произошло? Скажет мне это кто-нибудь, наконец?!

— Ты задаешь вопросы, будто сам сопливый мальчик, будто ты сам ничего не знал, — бормотал в трубку инженер Хутира и так шваркнул телефонной трубкой, что Добиаш испуганно дернул головой. Хотел тут же ему перезвонить, обругать и спросить, построил ли он, наконец, свой дерьмовый дом и где он был, когда надо было следить за работой топки, перегруженной сверх всякой меры, но потом только махнул рукой и поднялся из-за диспетчерского пульта. Пожалуй, хватит. Надо пойти посмотреть, что делается в цехах.

Когда он уже вышел на заводской двор, он вспомнил о Вере и решил, что сейчас позвонит ей откуда-нибудь из цеха.

Все стулья вокруг длинного покрытого зеленым сукном стола в зале заседаний Городского национального комитета в Банской Каменице были заняты. Хотя заседание еще и не начиналось, воздух уже был прокурен. Секретарша председателя разносила кофе на большом подносе, и его приятный аромат перебивал дым сигарет. Перед присутствующими были разложены бумаги и тетради для записей, проекты, графики работ и финансовые ведомости. Все разговаривали вполголоса, то тут, то там вспыхивал негромкий смех, раздавалось звяканье чашек и ложек, скрежет стульев. С улицы доносился шум моторов грузовиков и автобусов, которые натужно взбирались по крутым улочкам города.

Матуш Прокоп сидел недалеко от окна и смотрел попеременно то на старый дом с обвалившейся штукатуркой и деревянными потрескавшимися воротами, то на дорогу с узким тротуарчиком, то на незнакомых людей, собравшихся в комнате.

Когда председатель городского комитета постучал ложечкой о бутылку с минеральной водой и все затихло, Прокоп стал размышлять о том, с чего начинать репортаж о Банской Каменице, чтобы он был захватывающим и чтобы в нем было все, что он уже знал и о чем еще узнает.