Любош Юрик - И придут наши дети

Прямо с Тренчанской она отправилась в городское управление парков и дорог, в ведении которого находились все братиславские улицы, каждое дерево, каждый квадратный метр озеленения. Там ее отсылали от одного референта к другому, пока наконец какой-то хмурый и нелюбезный чиновник не объяснил ей, что на Тренчанской улице будут ремонтировать тротуар, менять канализационные трубы и расширять дорогу. Деревья мешали, вот их и вырубили.

Соня расхаживала по комнате в надежде, что это ее как-то успокоит, она знала, что в таком состоянии не сможет написать ни строчки. Но чем дольше она ходила, тем больше нервничала.

Только что звонил ответственный секретарь и спрашивал, написала ли она статью, запланированную в следующий номер.

— Болван! — выдохнула она с облегчением, положив трубку. — Что я, фокусница, что ли?!

Лишь докурив до конца сигарету, она села за стол. Вытащила из пачки другую, прикурила и попыталась спокойно все обдумать. «Собственно, это даже хорошо, что я побывала на Тренчанской, хорошо, что этот Кто-то позвонил в редакцию. Тем самым у меня в руках наглядный пример, который стоит больше любых самых убедительных слов. Жаль, что со мной не было кого-нибудь из фоторепортеров. Могли бы дать фотографию срубленных деревьев. Это произвело бы впечатление. Люди возмутились бы. А может, махнули бы рукой и сказали, что иначе у нас и быть не может?..»

Она погасила недокуренную сигарету. Слишком я разволновалась, сказала она себе самой. Переживаю сильнее, чем дело того стоит. И зачем я это делаю? Почему меня это так сильно трогает?

Возможно, размышляла она, если бы я была замужем и имела семью, я бы думала совсем о других делах. Волновалась бы за детей, за мужа… У меня просто не оставалось бы времени на чужие горести. А так… вот мучаюсь сама по себе. Мучаюсь из-за каждого дерева, подумала она с горечью.

Хорошо еще, что я такая взрослая и самостоятельная женщина, продолжала она свой внутренний монолог, что могу со всем справиться сама. Абсолютно со всем.

И только с одним не могу справиться — с тем, что я одинока. Глупо, безнадежно и бессмысленно одинока.

Мариан Валент, заведующий международным отделом, пытался сосредоточиться на редакционных делах, но у него ничего не получалось. Он убеждал себя, что ему мешает непрерывный стук пишущей машинки, доносящийся сюда из соседней комнаты, а кроме того, раздражала барабанная дробь дождевых капель по окнам Пресс-центра. Он выпил кофе, выкурил несколько сигарет, походил по комнате и полистал иностранные журналы. Его вывел из этого состояния звонок ответственного секретаря, после которого он с досадой отодвинул кипу рукописей и вытащил из ящика стола маленький кассетный магнитофон, которым пользовался иногда на пресс-конференциях. Он вставил кассету с меланхоличными песнями французских шансонье, которую привез из Парижа и которую слушал всегда, когда у него было плохое настроение или когда хотелось пожалеть самого себя.

Кассета щелкнула, и раздался голос Жана Ферака, поющего песню «Моя Франция». Эта песня всегда рождала в Валенте одни и те же образы: улицы парижского Сен-Жермена и Латинский квартал, бульвар Сан-Мишель и здание университета, Люксембургские сады и маленькое кафе на Пон Нёф, воскресные прогулки по Монмартру пешком до самого Пляс дю Тертр и обед в «Катарине» прямо на маленькой площади, над которой торчали купола Сакре-Кёр.

Валенту никак не удавалось избавиться от мыслей о Даше и о своем неудавшемся браке. Всегда, когда он слушал эту музыку, как и на этот раз, он пытался объяснить сам себе, почему же он развелся. Ведь все-таки они жили нормальной спокойной жизнью, так, как живут тысячи других семей, без волнений и ссор, с устоявшимся стереотипом отношений, без материальных проблем, поскольку он всегда прилично зарабатывал и получал высокие гонорары, о них никогда не ходило никаких сплетен… Может быть, за эти годы, подумал Валент, они все-таки надоели друг другу? Жизнь без детей утомила их своим однообразием?

С первых дней супружества его жена мечтала о детях, но у Валента на детей не было времени.

А кроме всего, он просто боялся. Боялся мира, в котором жил. Он, комментатор-международник, он, заглянувший за кулисы политических течений, он, Педантичный Читатель Последних Известий, не мог себе представить, как в этот мир тревог, неуверенности, раздоров и гонки вооружений ввести ребенка. Зачем продолжать человеческий род, если он сам себя истребляет?! Каждый день в его сознание вторгались тревожные сообщения со всего мира, радио и телеволны доносили картины насилия, взрывов, убийств, террора, похищений и покушений. Ежедневно проходили процессы, бесполезные конференции, вырабатывались обращения, коммюнике, призывы, а в его представлениях мир катился в пропасть, и в этом уничтожительном апокалипсисе для детей не было места.