Любош Юрик - И придут наши дети

— Страницы пятая и шестая… Международный отдел. Хорошая работа. — Прокоп сделал паузу. — Правда, и тут на языке вертятся вопросы. Как отразится рост цен на нефть у нас? Готовы ли мы к этому? Как обстоит дело с нашей задолженностью? Что у нас с внешней торговлей? Вопросов хоть отбавляй!

— Не знаю, относится ли это к газете, — отозвался Мариан Валент. — Международная политика делается не в газете.

— Да, не в газете, — кивнул Прокоп. — Но иногда мне кажется, что зря. Наш старый профессор в университете говорил нам, что для журналиста никакая тема не может быть табу, если он пишет о ней как марксист…

— Добрый, старый Маркс, — проворчал вполголоса Валент. — Если бы он только знал, как часто мы забываем его основы…

— Прошу вас воздержаться от ненужных замечаний, — сказал сердито главный редактор. — Вернемся к обсуждению номера.

— Разворот десять-одиннадцать, и здесь репортаж Гронца о Дунае и о новой гидросистеме Габчиково — Надьмарош. Я уже говорил о топливно-энергетической базе. Плотина на Дунае станет первой гидроэлектростанцией на нашем участке, и это будет иметь свои последствия для всего края… Материал Гронца — это ностальгия по старому Дунаю. Мы все время говорим о том, что наше вмешательство уродует природу. Взгляните вокруг себя… Еще немного, и вы не найдете места, где не громоздился бы мусор, не торчали бы провода, не дымились бы трубы и можно было бы выкупаться в реке. Иногда мне кажется, что мы живем на одной огромной свалке…

Он посмотрел на Гронца, который, склонив голову, сидел среди своих коллег.

— Как примирить две основные проблемы, как научиться использовать природу, не уничтожая ее? Никто не может сегодня смотреть на природу глазами романтика. Мы нуждаемся в сырье, и нет смысла дискутировать на эту тему, но мы не смеем забывать, что восстановительные возможности природы ограничены, мы не смеем нарушать весьма чувствительное для всех экологическое равновесие. Когда-то мы очень наивно кричали, что человек должен подчинить себе природу. Мы забыли, что и человек — это тоже природа. Какой смысл подчинять самого себя?

Никто не возражал.

— На Дунае создается огромное искусственное озеро, там будет стоять мощная гидроэлектростанция, которая даст нам миллионы киловатт-часов… но исчезнет вся романтика Дуная, его излучин и рукавов, исчезнет единственная в своем роде красота природы… А это — невосполнимая утрата.

Климо Клиштинец постучал карандашом по чашке.

— Извини, что прерываю тебя, — начал он гнусавым голосом, — но мне кажется, что ты смотришь на вещи слишком сентиментально. Пусть меня извинит и автор, но его репортаж тоже сентиментален. Мне жаль, что ты не наловишь рыбы, когда на Дунае загудят турбины. Это грустно, я понимаю. Но черт с ней, с рыбой, и с излучинами, когда речь идет об энергии. Нельзя же так ставить вопрос: или рыба, или энергия!

— Вопрос так не стоит, — вмешался главный. — Нет, мы не так смотрим на вещи. Речь идет о правильном соотношении цивилизации и природы…

— Я не почувствовал этого в репортаже, — стоял на своем Клиштинец. — Я вижу там лишь романтическое хныканье.

Порубан оборвал его.

— Дайте Прокопу договорить. Дискуссия еще не началась.

Прокоп продолжал ровным голосом:

— Страницы тринадцать, четырнадцать и пятнадцать принадлежат экономическому отделу. Не хочу обижать своих коллег, но в этом номере они ничем не блеснули. Смотрите… выполнение плана за первое полугодие… дальше… о недостатках в капстроительстве… С цифрами здесь полный порядок, план выполняется… но при этом квартир у нас мало, товаров не хватает, цены растут… На что нам эти розовые очки?!

— Не понимаю, как ты все это себе представляешь, — снова вмешался Клиштинец, и в его голосе чувствовалось раздражение. — Как мы должны писать о выполнении плана? Ты прекрасно знаешь, как здесь нужно взвешивать каждое слово…

Прокоп как-то неопределенно пожал плечами.

— Я знаю, что это непросто. Говорить правду — это всегда самое трудное. Но ведь мы даже и не пытаемся…

— Пока на этом остановимся, — раздался голос главного редактора. — А то наше совещание превращается в философский клуб…

Прокоп украдкой взглянул на часы.

— Смыслом каждого такого совещания является обсуждение, дискуссия. Если я критикую, я делаю это в интересах газеты. Было бы очень жаль, если бы мои слова воспринимались как личные выпады. У меня и в мыслях этого не было…

— Не надо оправдываться, — забормотал Клиштинец. — Тебя никто не обвиняет.