Любош Юрик - И придут наши дети

Он подумал, что человек возвращается к воспоминаниям детства в минуты, когда ищет опору и уверенность. Только детство является единственной надежной точкой в душевном космосе человека. Возвращаясь назад в Банскую Каменицу, он перебирал мелькающие картины детства, как будто хотел найти в них ответы на все, чем жил. При этом он знал, что ответы находятся в нем самом, что бесполезно оглядываться назад, ничего он там не найдет.

Он чувствовал, как опустошил его разговор с Матлохой. Это была малоприятная встреча. Ему хотелось понять директора, и, когда они расставались, ему казалось, что они нашли общий язык. Теперь он понимал, что ни о чем они не договорились.

Надо посоветоваться с главным редактором! Рассказать ему об этой станции, о фильтрах, привезенных из-за границы и упакованных в деревянные ящики вот уже третий год. Он передаст ему разговор с директором, расскажет о беседах с Добиашем и Хабером. Тот остановил его и, походя, сквозь зубы пожаловался: ведь он давно предупреждал об этом, давно предлагал ввести современную технологию, но кроме Добиаша его никто не поддерживает, никто его тут не понимает, брат у него в эмиграции, и это их единственный аргумент против него… Эх, товарищ редактор… Расскажите обо всем этом!

В Банской Каменице все еще сложнее. Почему реконструкция исторического центра идет так медленно? Простой вопрос, но он не может на него ответить, потому что придется охватить целый круг проблем: ошибки всех прошлых лет, финансовые трудности, проекты, мощности и так далее. А начав с этого, прийти к конкретным делам, к культурному наследию народа и к его традициям. Иногда написать репортаж тяжелее, чем целый роман!

Проблемы, проблемы! Они валятся словно каменные лавины, а он хочет сдержать их тонким газетным листком.

Он вспомнил разговор с Катей ночью в номере гостиницы.

— Хочешь поговорить со мной? — Она оперлась локтем о подушку, другой рукой придерживая простыню под подбородком. В ее голосе слышалось и что-то требовательное, и просительное одновременно. Было уже далеко за полночь. Ему хотелось немного поспать перед дорогой в Буковую.

— О чем? — забормотал он уже в полусне, закрыв глаза, одурманенный сладкой усталостью. Катя придвинулась к нему и положила голову на плечо. Он подумал, что мужчины после любви всегда хотят спать, а женщины — разговаривать.

— Обо мне и о тебе, — сказала Катя тихо, но с подчеркнутой настойчивостью.

Он открыл глаза.

— Да?

Она отодвинулась.

— Да! Нельзя больше откладывать.

Он снова закрыл глаза с видом глубокой покорности, как будто был совершенно не в силах справиться с собственной волей.

— Я тебя слушаю, — сказал он хрипловатым голосом.

— Давай разберемся, — говорила она ему на ухо. — Так больше нельзя. Женись на мне…

— Это не делается так быстро, — ответил он устало. Катя прижалась к нему всем телом.

— Ты должен решиться. Должен.

Его поразил ее властный тон, и неприятное предчувствие кольнуло его.

— Что-нибудь случилось? — Он положил руку ей на плечо. Она коротко хохотнула, что всегда ему в ней не нравилось.

— Нет, не случилось.

Неприятное чувство не покидало его.

— Это нужно сделать сейчас? Этой ночью?

Катя отодвинулась.

— Этой или другой… Сколько их уже было… Я не хочу вынуждать тебя, но если ты не решишься… тогда лучше, если это будет последняя наша ночь.

Он повернулся к ней.

— Об этом необходимо говорить именно сейчас?!

— Надо! — отрезала она раздраженно. — Ты ведешь себя как трус!

Он вздохнул.

— Но, Катя…

Она встала и подошла к окну. Открыла его. В комнату повеял холодный ночной воздух, он услышал отдаленные голоса людей и еле различимый звук машины, взбиравшейся на каменицкие холмы. Он видел ее силуэт.

— Оставь меня в покое! — сказала она куда-то в ночь. — Оставь меня!

Он хотел встать, нежно обнять ее, утешить, сказать какие-то слова, но остался лежать, глядя на нее с ощущением тихой грусти и сознанием, что она ускользает от него через распахнутое окно в уплывающую ночь…

— Подойди ко мне, — попросил он неуверенно. — Ты замерзнешь.

Она не ответила, глядя вдаль на темные крыши города.

Потом через некоторое время отозвалась тусклым голосом.

— Скоро будет светать. Ты обратил внимание, какими бесконечно грустными бывают некоторые рассветы?

Машина подпрыгнула на неровной дороге, проехала поворот, и перед ними открылась аллея деревьев. Кое-где стояли пустые домики, вдоль шоссе бежал ручеек. Шофер включил радио, заиграла скрипка, и ее мелодия пробудила в душе Прокопа тоскливую печаль и воспоминания о размолвках с женой.