Любош Юрик - И придут наши дети

Якуб попытался настоять на своем — должно же было что-то произойти.

— Нет, люди просто так не разводятся. Ни с того ни с сего… Только потому, что жизнь однообразна и что им до зарплаты не хватает сотни. Должен же быть мотив! Какая-то причина!

Да что он может об этом знать?! Что он знает о том, какими длинными бывают вечера, когда уже стемнеет, и как мерзко выглядит остывшая еда на кухонном столе! Что он может знать о том, как больно, когда отец не обращает внимания на ребенка? Что он вообще об этом знает?!

Якуб не подал вида, что его задели эти слова.

— И все-таки я кое-что об этом знаю, — сказал он спокойно, лишь голос стал на полтона ниже. — Я еще не начал воспринимать окружающий меня мир, когда посадили отца. Вы вряд ли можете себе представить что-либо подобное, пани Грегорова… Ох, извините! Мой отец был в тюрьме. Он сидел. Ребята на улице мне кричали: «Это Кубо, у которого отец — каторжник!»

Она пошевелилась в кресле.

— Можно вам предложить хотя бы кофе? Выпьете чашечку?

— Пока отец был в тюрьме, мать развелась с ним, — хмуро продолжал Якуб. — Это ей адвокаты посоветовали. Когда его выпустили, он пришел посмотреть на меня. Я его смутно помню. Помню, что меня очень удивило, какой у него большой кадык… Глаза у него были огромные и такие… извините, грустные, как у коровы… Он был очень странный. И сразу же потом умер…

— Может быть, выпьете пива? Или бокал вина?

— Бокал вина, если можно…

Он слушал, как она звякает бокалами, закрывает дверцу холодильника, и потом увидел, как, чуть наклонившись вперед, она вносит поднос с начатой бутылкой белого вина.

— Пусть гость извинит меня за то, что я не предложила раньше. И вообще, простите меня, я немножко нервничаю…

Да нет, он все понимает, наоборот, пусть она простит его за то, что он тут беспокоит ее своими пустяками… Но уж раз начали, наверное, надо продолжить…

Они замолчали, и оба так и сидели молча, пока он вертел в руке бокал и отпивал вино мелкими глотками и пока тишина в комнате, нарушаемая лишь смутными звуками, долетавшими с улицы, не стала тягостной.

— Ну, — наконец отважилась она, тоже отпив вина и слегка наморщив лоб, — может быть, вы плохо меня спрашиваете? Может быть, вам надо было спросить у меня, чего я ждала от замужества?

Он с готовностью кивнул, да, да, это, наверное, как раз тот самый вопрос.

— Так чего же вы ждали от брака?

— Я не могу вам точно ответить. Вы, конечно, поймете и, в конце концов, сами это как-нибудь сформулируете… но, в сущности, мне хотелось в замужестве осуществить свою самую заветную мечту… если это вам понятно. Я — скрипачка. Понимаете, мой бывший муж был очень честолюбив. Вероятно, ему хотелось получить от жизни больше, чем он мог. Амбиций у него было больше, чем способностей. Я кое-чего добилась, у меня были успехи, а у него — нет. Вы теперь меня понимаете? Однажды это должно было выйти наружу. Оказалось, что он так и останется заурядным чиновником… Понимаете? Он этого не вынес. Ему надо было как-то… компенсировать… Он свалил всю вину на наш брак и нашел себе другую женщину.

— А вы?

— Я? А мне нечего компенсировать.

— Так вы видите причину в этом? — осторожно спросил Якуб.

— Нет. Не в этом… Вернее, не только в этом. Это лишь один из мотивов, одна из причин, быть может, самая существенная, а может быть, только косвенная. Мы перестали любить друг друга… Да. Но почему? Потому что муж не продвинулся по службе? Потому что у нас не хватало денег? Потому что мы устали друг от друга, от нашей жизни? Откуда я знаю? Я и вправду, не знаю; если я себе не могу помочь, то и вам, наверное, не смогу. Выпьете еще?

Он невольно взглянул на часы.

— Знаете что, — сказала она быстро, словно боялась, что он уйдет и она не объяснит ему то, о чем только что ей не хотелось совсем говорить. — Уже поздно, я устала, не сердитесь на меня. Сегодня я вам уже ничего не скажу. Я просто не в силах сосредоточиться. Позвоните мне завтра в обед, я освобожусь, и мы где-нибудь посидим за чашкой кофе, ладно? Если это еще вас интересует…

Он кивнул. Конечно же, это его интересует, и, конечно же, он ей завтра позвонит.

Да, так будет лучше всего.

Они оба встали.

— Спокойной ночи, — сказала она ему в дверях, с виноватым видом снова запахивая халат. — И не называйте меня, пожалуйста, пани Грегорова.

— Извините. Я больше не буду.

В домах зажигаются огни. И снова вечер. Низко, над самым горизонтом, видна узкая темно-красная полоса небосклона, освещенная уходящим солнцем, а над горами небо уже почернело, и на нем выткались светящиеся точки звезд. Опускается ночь, спокойная и тихая, без туч, без дождя и без гроз.