Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

– Вот и молодец! – похвалила меня Б-1. – Сходишь в лес, похоронишь бабушку – и никакие врачи тебе больше не понадобятся!

– Стану таким здоровым? – обрадовался я.

– Дурачок! – ласково погладила она меня по щеке. – Как был тогда неумеха и дурачок, так и остался!

Она всё гладила и гладила меня по щеке. И рука у неё становилась всё холоднее и холоднее, так что я отстранился от неё и сказал:

– Холодно с тобой!

– Привыкай! Скоро станет ещё холоднее! – ласково ответила Б-1, и я открыл глаза.

Про тот случай я поведал своему товарищу лишь спустя много лен и зин. Мы встретились на День Геолога. Я его не узнал. Он на тот момент уже десять лет как эмигрировал в Израиль, и его любимым хобби там была, видимо, еда. В кафе, куда мы ввосьмером зашли отметить праздник, он сразу по-хозяйски развалился на пискнувшем от натуги диване, долго водил пальцем по меню, часто подзывал официантку и спрашивал – что означает то или иное блюдо, как бы подчёркивая – насколько он забыл русский язык и местную кухню. Приехал он сюда не столько ради Дня Геолога, не столько ради того, чтобы повидаться с однокурсниками, сколько ради того, чтобы вылечить зубы: даже с учётом дороги он таким образом экономил как минимум четыре тысячи зелёных. После пятой рюмки меня потянуло на откровение. Не потому, что захотелось похвастаться, а потому, что после пятой я чётко осознал: мы видимся в последний раз. Больше шанса покаяться не будет. С таким весом, в том климате, между «Фатхом» и «Хамасом», да ещё и с врождённым пороком сердца долго не живут. При росте сто восемьдесят весил он под сто двадцать килограмм, и, судя по тому, как он пил и закусывал, останавливаться на достигнутом не собирался.

Когда я припомнил тот случай в общаге и приготовился повспоминать с некогда всеёбным, а ныне лишь всеядным другом нищие, но счастливые советские годы, он долго морщил лоб, а потом придвинул поближе бутылку «Вискаря» и в основном глядя на белого мерина с этикетки коротко сообщил, что его зовут работать в штаты, но он туда пока не хочет, потому что в Израиле у него мать, которая получает хорошую пенсию и подрабатывает в гинекологии, и из этой пенсии они платят трёхкомнатную ипотеку, но тут разболелось сразу три зуба, хотя машина у него французская с кондиционером, потому что все арабы – террористы и за людей он их не считает, а в Америке одни наркоманы, евреи, жирные негры и адвокаты, и он их за людей тоже не считает, кроме Питера Фалька и Риддика Боу, но там легко подняться, потому что в штатах все – тупоголовые бараны и готовы кидать степень бакалавра уже за то, что отличил на экране монитора скунса от кенгуру, и мои рассказы, стихи и повести он читал и считает, что на Брайтоне они кормили бы меня до самой смерти, хоть в них полно вранья, а мои стихи на английский хер переведёшь, поэтому тут я – ноль, и помочь он мне не в силах, зато у него растёт дочь – вылитая он, поскольку они с женой купили ей тоже французскую тачку с кондиционером, но она стала встречаться с раввином, а это опасно, так как пьёт он только хороший коньяк, а не это пойло, и надо больше есть морепродуктов, хотя в их море ничего не водится, а официантки все поголовно – шлюхи, как стюардессы из «ПанАма», хотя «Boeing» – это не какой-нибудь «Ил» или «Ту», в которых больше часа летать могут только пьяные русские и в которых даже кондиционера нет, зато в солёной плавать можно практически стоя и не тонуть, а читать в воде газеты, в которых пишут одну рекламу и заказное враньё, но похудеть всё равно не получается, поскольку жена сидит дома и только и делает что вкусно стряпает, а любые покупки арапчонок, даром что террорист, приносил тебе с базара домой бесплатно, но как назло все бабы у них зимой и летом по страшной жаре ходят в брюках и с автоматами, так что никого толком не трахнуть без кондиционера, а так в принципе ничё. Только живот второй день крутит с непривычки от нашей воды с пенкой.

Он надолго ушёл в туалет и через пару лет умер от инфаркта кажется в Хайфе. Я так и не понял – вспомнил он в тот вечер про Б-1 или нет.

* * *

За окном горизонтально падал снег. Темнело. Краски померкли, солнце спряталось за скалы, и моя щека, которая во сне прижималась к стеклу, замёрзла. Я долго спросонок смотрел за окошко, потом перевёл взгляд на деда, сидевшего напротив, и поинтересовался:

– А откуда снег-то взялся в августе? Да ещё летит как-то боком!

Полупрозрачный дед пошамкал губами, потом произнёс:

– Ну, мы же с бабкой готовились! А в этих местах снег в августе часто валит!