Денис Драгунский - Богач и его актер

Например, деньги. Они уговорились, что ежемесячно Ханс будет высылать ей определенную сумму, но каждый месяц оказывалось, что этих денег не хватает. Казалось бы, чего проще: передать Сигрид чековую книжку, и пускай она сама выписывает себе сколько хочет — разумеется, в границах той весьма немаленькой суммы, которую завещал отец. Но Ханс почему-то уверен был, что ежели он отдаст Сигрид чековую книжку и позволит бесконтрольно распоряжаться деньгами, то всех этих денег хватит на месяц или полтора. Что Сигрид обязательно снарядит экспедицию к Южному полюсу, или отдаст все деньги на благотворительность, или учредит пенсию для всех этих Джонни Джонсонов и Дикки Диксонов.

Впрочем, надо сказать, что Сигрид и сама ни разу не требовала чековую книжку в свое распоряжение. Почему? Наверное, потому, что боялась потерять контакт с Хансом. Гораздо интереснее написать ему письмо или дать телеграмму: «У меня совсем нет денег» или «Мне срочно нужна такая-то сумма». И воображать, как любимый брат чертыхается, и проклинает все на свете, и ругает ее, и желает всяческих персональных несчастий — вот эта воображаемая ругань, вот эта воображаемая злоба Ханса была важнейшей частью общения с ним. Она представляла, как брат будет доставать из бюро чековую книжку, выписывать сумму, звать секретаря, если телеграмму принесут ему в офис, или камердинера, если дело будет происходить в его квартире, как станет заклеивать конверт и надписывать его собственноручно, потому что Сигрид не раз уже устраивала ему скандал по поводу того, что он посылает ей чеки в конвертах, где адрес напечатан машинным способом или, упаси господь, написан чужой рукой, рукой референтки. «Еще раз увижу, что ты не сам писал адрес, — сообщила она Хансу, — не открою конверт!» Смешная угроза. Другой бы, конечно, махнул рукой, но промышленный воротила Ханс Якобсен усмехался, чертыхался, плевался, но покорно надписывал конверт собственноручно.

Деньги исчезали самым неожиданным образом.

Скажем, в санатории мог случиться день рождения какой-нибудь из медицинских сестер, и Сигрид устраивала по этому поводу небольшой прием с музыкантами и воздушными шариками. Хансу было жалко этих денег, да, уверяю вас, ему, миллиардеру, было жалко, когда деньги улетают буквально ни во что, в воздух, в те же самые воздушные шарики. «Зачем это тебе надо?» — вопрошал он в письмах, а позже, бывало, и по телефону. Поначалу Ханс хотел ограничить их общение перепиской или в крайнем случае телеграфом. Он боялся, что Сигрид будет ему трезвонить что ни день. Но она оказалась тактична, старалась ему не звонить, ну разве что в самых неотложных случаях, когда деньги нужны были вот прямо завтра утром. Но обычно она писала ему письма по старинке, зато бывала рада, когда он звонил ей сам. Ему, что удивительно, это тоже нравилось, и чем капризнее, чем требовательнее становилась Сигрид, чем больше у нее открывалось новых болячек и чем сильнее она жирела — увы, увы, двенадцать килограммов, аварийно сброшенные в страшной французской лечебнице, очень скоро вернулись с некоторым даже прибытком, — так вот, чем настырнее и уродливее становилась Сигрид, тем сильнее Ханс к ней привязывался и уже начинал тревожиться, когда письмо с требованием срочно выслать деньги вдруг не приходило; а по вечерам он с удовольствием звонил ей в тот самый санаторий, и они говорили самое маленькое по пятнадцать минут, но совершенно ни о чем.

Однажды он все-таки спросил ее:

— Дорогая, а зачем ты так глупо тратишь деньги? Зачем эти тортики со свечками и воздушные шарики для каких-то медсестер? Если ты им на самом деле благодарна, если они действительно помогают тебе, скрашивают твою жизнь — вознагради их как следует. Быть может, кому-то нужны серьезные деньги? Заплатить старый долг, оплатить лечение, оплатить обучение. Или кому-то не хватает на первый взнос по кредиту за домик в пригороде. Выбери двух-трех человек, напиши мне. У тебя есть деньги, ты можешь ими распоряжаться. Во всяком случае, это будет умнее.

— Ну что ты! — засмеялась Сигрид по телефону. — Во-первых, медсестер и сиделок много, и я люблю их всех одинаково. Выбрать из них двух или трех — значило бы оскорбить остальных. Начнутся интриги. Они встанут в очередь. Они будут поочередно рассказывать мне о своих несчастьях и нуждах, каждая будет рыдать и говорить, что именно ей деньги нужнее всего, что именно у нее самый талантливый сын или самая больная мама. Это ведь ужасно!

«Какая умная и расчетливая сволочь, — думал Ханс. — А казалась такой воздушной девочкой».