Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

На каждый глоток шипучки — два «читоса»; и то и другое быстро кончается. Переворачиваюсь на живот и пытаюсь вообразить, как выглядит сейчас мой отец. Кожа, естественно, сошла, сердце, мозг и глаза превратились… во что положено, в то и превратились. Рассыпались в прах, не иначе. Где-то я слыхал, что наиболее устойчивы к тлену волосы. Наверняка и кости остались, гниют себе помаленьку.

Слева от надгробья — пара сорняков. Выдергиваю их с корнями и отбрасываю подальше, на кого бог пошлет.

Сердце стучит: напоминает, что я еще жив. Оказавшись именно здесь, на кладбище, именно в этот день, ощущаю себя избранным. Как будто я возвышаюсь над всеми.

Переворачиваюсь на спину, дышу полной грудью и засыпаю.

Разбудил меня въехавший на кладбище экскаватор. В кабине двое мужиков — не иначе как могилу копать собираются.

Солнце уплыло далеко к горизонту. Провожу рукой по лицу — кожа горяченная. Надо же было так сглупить: задрыхнуть прямо на солнцепеке, даже не смазав физиономию защитным кремом. Теперь вот сгорел, как головешка, к вечеру светиться начну. Подхожу к могильщикам, спрашиваю:

— Время не подскажете?

— Да уж пятый час, наверно.

— Спасибо.

Уже чувствую ожог и начинаю искать, чем бы себя отвлечь.

— Вот, значит, как теперь могилы копают? Я-то думал, вы лопатами махать будете.

— Нет, парень, лопатами уж сто лет никто не машет.

Меня вдруг охватывает неподдельный интерес к их работе.

— Много нынче могил требуется?

— Да, немало. Мы с напарником все три местных кладбища обслуживаем.

— А не знаете, случайно, в эту свежую могилу кто ляжет?

— Как не знать, знаем. У нас же вот — списочек имеется.

Список сейчас изучает его напарник — тот, что помалкивает.

— Я не зря спрашиваю, — говорю им, — у меня вчера знакомая умерла.

— Сочувствую, парень.

— Да, бывают такие дни.

— Ага, бывают такие дни, когда смертушка приходит.

— Во-во, надо же когда-нибудь и помирать.

— Именно так, — поддакиваю им.

— Вот, нашел: Брейдер ее фамилия.

— Брей н ер — точно, это она.

— Так мы, выходит, для твоей знакомой могилу копаем?

— Ну да.

Напускаю на себя печальный, сиротливый вид.

— Не больно-то ты горюешь.

— Это как посмотреть: я скорблю в уединении.

— А, ну-ну.

Углубились они где-то на метр; тогда я говорю:

— Поглубже бы надо.

— А, чего?

— Да так, ничего. Бывайте.

Отхожу, а молчаливый что-то бормочет главному.

— Эй, парень, погоди-ка!

— Да?

— У моего напарника вопросец есть.

— Ну? — Это я уже отошел могил на десять.

— Он стесняется спросить: ты сам не из Грейпов ли будешь? Мы-то родом из Мотли. Но у нас об этом семействе много чего болтают…

Со второй попытки захлопываю дверцу пикапа. Обдавая могильщиков пылью, оставляю их в недоумении. Разворачиваюсь к дому. И еле сдерживаюсь, чтобы не выкрикнуть: «Естественно, из Грейпов! Я — Гилберт Грейп».

По пути в Эндору миную городскую водонапорную башню: серебристая, с черной надписью, смахивает не то на старый свисток, не то на низкобюджетную ракету. Будь она ракетой, я б тут же забрался внутрь и усвистал куда подальше.

Опять еду мимо Чипа Майлза. Он машет, а я в этот раз даже не сигналю.

Беглый взгляд в зеркало заднего вида — и опасения подтверждаются. Кожа уже сделалась ярко-малиновой. К ночи станет багровой.

В нескольких домах от нашего посреди проезжей части валяется нечто. Сбрасываю скорость, несколько раз сигналю. Бревно не двигается.

Затормозив, паркуюсь и подхожу вплотную. Шепчу: «Проооооочь». Шамкаю, как будто сейчас плюну. Бревно ни разу не шелохнулось. Тогда я ору во все горло:

— ОЙ, БЕДА! АРНИ УМЕР!

Он улыбается — как бы одобряет мою смекалку.

— Я заметил, — говорю.

— Что ты заметил?

— Улыбочку.

— Но я же умер, Гилберт. Беда.

— Ничего подобного.

— Умер, умер!

Я начинаю завывать, стонать и всхлипывать. Бью себя в грудь. Напоказ, конечно: Арни-то покуда живехонек. Соседи наши, случись им увидеть такое зрелище, сочли бы мое лицедейство полной фальшью. Я никогда не плачу. Не плачу — и точка. От меня этого и не ждут. А сейчас так и тянет заорать. Пусть хоть что-нибудь тут произойдет! Пусть хоть братское действо! Открыли глаза, выглянули в окно — а там какая-никакая Жизнь течет! Я и впрямь заорал, но только молча, внутри, а сам поднимаю Арни: одну руку просунул ему под плечи, другую под коленки. У него запрокидывается голова: опять Арни умер. Укладываю его в кузов пикапа и сворачиваю к нам на подъездную дорожку.