Джесс Лури - Когда деревья молчат

Завтра утром мы разделаем большую часть кур на убой. А пока я надела на голову несушкам половину пластикового молочного кувшина, чтобы они успокоились и я могла просунуть под них руку и вынуть теплые, гладкие яйца. Куры подозрительно закудахтали, кудах-тах-тах, кудах-тах-тах , но с закрытыми головами они не особо сопротивлялись. Раньше у нас были арауканы. Их яйца были пастельно-зелеными, голубыми и розовыми, прямо как на Пасху. Теперь у нас были простые куры ржавого цвета, со скучными коричневыми яйцами.

Ритм этой работы меня успокаивал. Я подумала о Крабе, о том, как он, должно быть, испугался, когда человек в маске забрал его, и о лице Уэйна – злом и сломленным – когда я спросила его об этом в автобусе. Что имел в виду Уэйн, когда сказал, что Краб сам виноват в том, что на него напали? Если папа и знал все подробности, то ничего не рассказывал. Они Сефи были очень тихими с тех пор, как вернулись из города, лицо Сефи было красным и опухшим, как будто она плакала. Мама сразу же нагрузила ее работой, пока сама она готовила ужин. А у меня не было ни минутки свободной с тех пор, как мы с Сефи прибежали от дома Гоблина.

Рой мошек вился возле моего лица и лез в глаза. Я отмахнулась от них, вернула кувшин для сбора яиц на гвоздь, отпёрла проволочную дверь и вышла наружу. Кожа жадно впитывала свежий воздух. Сейчас было прохладно – по-майски прохладно – но тишина говорила мне, что завтра будет очень жарко.

Папа появился из-за курятника, перекатывая впереди разделочный пень. Очевидно, мы снова вернулись к отрубанию голов. Так мы убивали кур в первый год. Сефи держала их за клюв, зажав его между пухлыми девичьими пальчиками, а папа держал лапки левой рукой и размахивал топором правой.

Бум.

Можно было бы подумать, что после войны папа не был склонен к крови и насилию. Однако казалось, что он этого жаждал, всегда такой зловеще-счастливый в день убоя.

Как только куры оставались без голов, меня посылали за ожившими трупами. Они покачивались, когда их держали вверх ногами. Я приносила их к котлу, кипевшему на походной печке – огромному металлическому чану, в который мы опускали только что убитых кур. Грязный запах мокрых перьев останется в моих волосах ещё на несколько дней, сколько бы я их ни вымывала, но я предпочитала эту работу тому, чтобы держать клювы так близко от папиного топора. Мы смотрели в школе «Корни» , и та сцена, где Кунта Кинте теряет ногу, никак не давала мне покоя.

Тук.

Я не смогу держать клювы даже за всё золото мира.

А папа вот крови не стеснялся. Он упоминал это при всяком удобном случае.

– Сколько? – спросил он, всё ещё перекатывая пень, возвращая меня к реальности.

– Что?

Он уставился на ведёрко в моих руках, а потом снова на меня.

– Сколько яиц?

Я их не считала.

– Девять, – прикинула я.

Он поставил пень прямо перед курятником. Куриная кровь, скопившаяся в трещинках от топора, почернела. Я прищурилась. Солнце сияло прямо у него за спиной. Он был одет в рваную рабочую одежду, но очертаниями напоминал статую Давида. Высокий, сильный, мускулистый. Когда я подумала о том, чтобы шагнуть вперед и обнять его, я вздрогнула. С таким же успехом он мог бы ползать среди личинок – моё желание подойти к нему поближе не изменилось бы. Я осознала это с любопытством. Так было всегда, сколько я себя помню. Может быть, так было со всеми девочками и их папами.

Он развернулся на пятках к курятнику.

– Пап?

Он остановился, но не повернулся.

– Да?

– Если завтра надо будет разделывать мясо, можно нам с Сефи отдохнуть сегодня вечером?

Он вошел в курятник, так и не ответив. Минуту спустя он вышел с яйцом в руке.

– Ты одно проглядела.

Я не двинулась с места, и он положил яйцо в ведро. То было всё в какашках. Чистить будет очень муторно. И тут моё внимание привлёк рёв на гравийной дорожке. Я повернулась. По нашей тихой дороге катился огромный грузовик. Сзади было привязано ведро с надписью «Электричество округа Стернс».

Папа напрягся.

– Уже началось чёртово нашествие, – пробормотал он.

Я слышала ненависть в его голосе. Он перевёз нас сюда, чтобы сбежать от реального мира, чтобы найти место, где он мог бы проводить вечеринки, строить скульптуры и создавать волшебные лесные тропы, и никто ничего не сказал бы.

– Они не смогут забрать наш участок! – с жаром сказала я.

Он замолчал на некоторое время.

– Да, вы можете поиграть, – наконец сказал он. – Но завтра не нойте, когда надо будет разделывать.