Джесс Лури - Когда деревья молчат

Каблуки зацокали до кабинки рядом с моей, затем послышалось шорох разматываемой туалетной бумаги, а затем звук высмаркивания. Миссис Яновски никак не отреагировала на шоу миссис Пуглизи, но ту это совсем не остановило.

– Мальчик, на которого напали, теперь тоже может стать голубым. Ты об этом не думала?

Это вызвало во мне трепет ужаса. Такие вещи вообще могут быть заразными?

– Что ты от меня хочешь? – спросила миссис Яновски откуда-то рядом с раковинами. – Чтобы я выгнала мальчика из школы за то, что на него напали?

Миссис Пуглизи вышла из кабинки рядом с моей, тихое бульк сообщило мне о том, что она выбросила использованную бумажку.

– Ну это уже глупости, – сказала она. – Я лишь говорю о том, что ты должна быть готова. Ты услышишь то же самое от родителей.

Миссис Яновски вздохнула. Я не услышала её ответ, потому что они зацокали из туалета до того, как она заговорила.

Миссис Пуглизи не стала мыть руки после того, как высморкалась.

Я опустила ноги и растёрла затёкшие пальцы. Я собралась с духом и выглянула из туалета, посмотрев в обе стороны.

Всё чисто.

Вот только я уже не верила, что в Лилидейле когда-нибудь снова будет чисто.

Воздух, льющийся в окна школьного автобуса, пах свежевыжатым лаймом, и, несмотря на дурацкий день, я была полна будоражащей надежды. Лето близко . Я рассказывала Сефи о том, что подслушала в туалете, но без особого энтузиазма.

– Тебе надо было за ними проследить.

Она забила наше обычное место, новое обычное место через проход от Габриэля, то самое, на которое я убедила ее пересесть после инцидента с перчатками, но он ещё не пришёл. Школьные автобусы Лилидейла первыми забирали старшеклассников, что, по-моему, было нелогично, но наверное, они считали, что старшие дети могут справиться с долгой поездкой лучше, чем малыши.

Забрав старшеклассников, автобусы ехали в комбинированную начальную и среднюю школу, чтобы загрузить нас малолеток, прежде чем маршрут начинался официально. Первыми высаживались ребята из города, за ними – из Впадины, жившие на краю Лилидейла, а самыми последними – ребята из деревни. Утром этот маршрут шёл наоборот. Это означало, что мы с Сефи садились первыми – солнце едва вставало на горизонте – и выходили последними.

Крохотным бонусом к этому дерьмовому раскладу было то, что когда Габриэль ездил на автобусе, я могла смотреть, как он садиться и выходит. Иногда днём мама ждала его на крыльце их чистого и просторного дома, дорожку к дому с обеих сторон украшали маленькие кустики, которые выглядели как зелёный пушистый ковёр. Она всегда выглядела счастливой, когда видела его. Я задумалась, что бы она подумала обо мне.

От этой мысли я задрожала и резко вернулась в реальность.

– Ну да, ага, конечно, так бы я и проследила, – сказала я Сефи. – Я даже и не пыталась.

Краб с важным видом прошествовал по проходу, его локоть, возможно случайно, задел моё плечо. Я внимательно изучала его спину, ища какие-то признаки того, что на него напали. Он всё ещё казался агрессивнее обычного, но на этом всё. Я потёрла больное место, которое он задел, гадая, знала ли Сефи, что именно о нём говорила Бетти. Краб всегда ездил с нами на автобусе. Софи знала его так же хорошо, как и я, может, даже лучше. А ещё лучший друг Краба, Уэйн Джонсон, запал на Сефи, и она вроде бы отвечала ему взаимностью. Он был на год младше её и даже беднее нас, но Сефи нравилось внимание. Может быть, Уэйн о чём-то ей сказал.

– Ты слышала о том, что случилось к Крабом? – тихо спросила я.

Софи пожала плечами и надулась ещё сильнее. Это был знак того, что у нее есть дела поважнее меня.

– Да господи боже, Сеф, в чём проблема?

Автобус резко отъехал от тротуара. Габриэля не было.

Карл, наш водитель автобуса, казалось, проверял всех мальчиков – возможно, искал Габриэля, как и я. Сефи так долго не отвечала, что я уж подумала, что она меня не услышала. Наконец она повернулась ко мне.

– Я заваливаю химию.

Я дёрнулась, как от укуса змеи.

– Папе это не понравится.

Он ненавидел любое внимание, обращённое на нас или наш дом.

– Я знаю. – Она угрюмо уставилась на свои руки.

Моё сердце опускалось всё ниже и ниже. Папа у нас всегда боролся за равенство. Так что если он разозлится на неё, то жизнь всех превратится в несчастье.

– Как ты могла?

Она пожала плечами и пнула старую сумку, стоявшую у ее ног.

– Это всё равно дурацкий предмет.

У неё задрожал подбородок. Ситуация становилась всё хуже и хуже. Сефи сделала себя невидимкой – застенчивая студентка, учащаяся в основном на тройки, которая хорошо играла в волейбол и никогда не выходила за рамки дозволенного. Но если она сейчас заплачет, то ей конец. Слёзы гарантировали ей ужасное прозвище, как только придурки вокруг нас смогут придумать что-нибудь, что рифмуется «плаксой».