Андрей Битов - Жизнь в ветреную погоду [Сборник]

— А Портовый проспект есть в этом городе?

— А как же, деточка. Совсем рядом. А что тебе?

— Ой, — обрадовалась Тоня, — я там живу!

— Странная девочка, не правда ли? — сказала старуха соседу. — Как выйдешь, деточка, так направо поверни и все иди и иди, все прямо и прямо. Там и будет твоя улица.

— Бабушка, а я успею? — встревоженно сказала Тоня.

— Куда успеешь?

— Я вернусь — шары еще будут?

— Вот уж не знаю, деточка. Этого я сказать тебе наверняка не могу. Не знаю. А ты бегом, бегом…

И Тоня побежала. И тоже очень легко нашла свою улицу. Да, это ее улица. Совсем такая. Народу было по- прежнему много, но колонн уже не было. До дома было еще довольно далеко. Тоня бежала — шар, шар! — и совсем уже еле дыша взлетела по лестнице.

Папы дома не было. В отчаянии Тоня опустилась на диван и тут же вскочила: она же не поспеет, опоздает… Помчалась на кухню. Там у плиты, распаренная и сердитая, возилась Марья Карповна. Необъятная, она с легкостью носилась по кухне, ожесточенно громыхала мисками и кастрюлями, словно те были живыми и на них можно было сердиться. И рук ее почти было не разглядеть, так они мелькали.

— А тебе что тут надо? Уходи, уходи… — не переставая мелькать, буркнула Марья Карповна.

— Тетя Мария, дайте мне, пожалуйста, — жалобно растягивая слова, говорила Тоня, — папы нет дома, вечером он вам отдаст, дайте, пожалуйста… Ну честное слово, папа бы мне наверняка купил, только дома его нет.

— И ходят, и ходят… Чего тебе?

— Дайте мне тридцать рублей до вечера…

— Тридцать рублей! Ишь чего захотела. Так вот вдруг — возьми и дай какой-то девчонке… — говорила Марья Карповна, шлепая тесто красными и пухлыми руками. — А зачем тебе?

— Шар такой!.. — сказала Тоня — и взмахнула руками какой.

— Воздушный, что ли?

— Ну да, — уже обрадовавшись, сказала Тоня.

— И это тридцать рублей за воздушный шарик! — ужаснулась Марья Карповна. — Тридцать рублей, шутка сказать, дерут-то как! Тридцать рублей-то еще заработать надо… Деньги-то какие!..

— Ну тетенька Марья… Папа вам вечером отдаст.

— Вечером, говоришь? Да и то, какие ж это сейчас деньги!.. Два мороженых — и все деньги… Э-эх…

Она обтерла руки о фартук и вразвалку проковыляла к себе в комнату. Вернулась с красненькой.

— И то ведь ребенку радость, — говорила она, разглядывая тридцатку. — Праздник ведь… Как же тебя не побаловать, сирота моя несчастная… Ой, горит! Ах ты господи! — бросилась она к плите, потом к Тоне — На, хватай да беги, пока не раздумала… Ох ты господи, праздник!.. — рычала Марья Карповна, хватаясь за горячую кастрюлю и с грохотом сбрасывая крышку.

А Тоня уже мчалась по Портовому проспекту, сжимая в кулаке тридцатку, обегая, протискиваясь, проскальзывая, мелькая рыжей головой.

Зеленый дом. Большие белые женщины. Круглый скверик во дворе. И в скверике никого нет. И старухи нет. «Опоздала, опоздала…» — стучала кровь в голове. Тоня взлетела на третий этаж. Хорошо еще, что сразу ясно, какая дверь. Одна всего. Другая заколочена.

С налету Тоня позвонила. И тут же испугалась. Позвонить в незнакомую дверь — раньше она постеснялась бы, а может, и не решилась вовсе. Тоня еще не отдышалась, и сердце стучало на всю площадку.

Дверь долго не открывали.

Открыла ее полная, дряблая женщина, еще не старая и удивительно белая. Все у нее было вниз: и щеки, и фигура. Казалось, она стекала вниз. Она была растрепанная, запыхавшаяся и белая-белая.

— Что тебе? — спросила она грубо.

— Шар… У вас шары? — сказала Тоня и разжала кулак с побелевшими пальцами. — Вот.

Так она стояла перед большой белой женщиной, держа перед собой на ладошке красненький комок.

Женщина смерила это все: и Тоню, и комок.

— Нет здесь никаких таких шаров! — сказала опа и захлопнула дверь.

У Тони немного закружилась голова, все поплыло куда-то вправо, вправо. Что-то внутри с замиранием ухнуло вниз, как в лифте. Тоня ухватилась за перила.

Потом из белого тумана выплыли, в обратном порядке, чем исчезали: перила, лестница, потолок, площадка, дверь и звонок на двери. «А как же шар? Самый большой па свете… Самый круглый… самый красный… и золотой на нем кораблик?»

Шара не было. Но его не могло не быть. Это Тоня понимала. И не сходила с места.

Так она простояла около часа. Какие-то люди спускались и поднимались по лестнице, и Тоня отворачивалась от них в сторону. Она хотела еще раз позвонить, по не могла. И только смотрела на узкую щель почтового ящика и в его пять дырочек внизу и тихо приговаривала: «Вот сейчас… откроется… Раз, два, три… Три-и-и… Вот сейчас…» Она достала из кармана катушку, погладила шелковую проволоку и с замедлением: «Ра-а-аз… два-а-а-а…»