Юрий Поляков - Как блудный муж по грибы ходил

– Тунеядыч, ты меня слышишь?

– М-да? – откликался Башмаков, приспособившийся спать до полудня, так как до глубокой ночи смотрел телевизор на кухне.

– Пропылесосишь большую комнату и вытрешь пыль!

– В моей комнате тоже. А Куньку больше не пылесось, – добавляла Дашка. – Она и так уже без шерсти!

– Если не сделаешь, Тунеядыч, – говорила Катя, нажимая на обидный смысл прозвища, – останешься без ужина!

– Салтычиха! – выстанывал Башмаков и прятал голову под подушку.

– И только попробуй поехать к Каракозину!

Ужин он, конечно, получал, но Катя была строга и становилась строже день ото дня. Однажды вечером они лежали в постели, и Башмаков рассеянно пошарил по Катиному телу, что на их интимном языке означало вялый призыв к супружеской близости.

– Знаешь, – сказала она, перехватывая и отводя его руку, – в Америке жены за это берут с мужей деньги.

– В валюте?

– Естественно.

– А в России как раз наоборот! – засмеялся Олег Трудович и снова попытался проникнуть к Кате.

– Значит, так, Тунеядыч! – рявкнула она, вскочив с постели, и впервые слово «Тунеядыч» прозвучало точно приговор районного суда. – Значит, так: хватит бездельничать! Поедешь с Гошей в Варшаву!

– Не был спекулянтом. И никогда не буду!

– Поедешь с Гошей! Деньги я займу. Все!! – отрубила Катя и легла к Башмакову спиной, надежно подоткнув одеялом любые возможные подступы к своему оскорбленному телу.

Башмаковский шурин Георгий Петрович вернулся из Швеции незадолго перед смертью Петра Никифоровича. Точнее, его выгнали из посольства и отправили на родину. Должность у Гоши была вроде бы плевая – электротехник посольского комплекса, но на самом деле служил он специалистом по подслушивающим устройствам – «жучкам». В общем, тихо-спокойно охранял государственную тайну, так же как охранял ее и посольский садовник, говоривший на трех языках и стрелявший по-македонски.

Вдруг из Москвы по замене прибыл новый консул – молодой, модный, энергичный и весь какой-то томно-несоветский. Вскоре консул вызвал Гошу к себе и потребовал установить в кабинете посла «жучки», мотивируя это тем, что посол – в отдаленном прошлом первый секретарь крайкома, не справившийся с модернизацией сельского хозяйства, – нелояльно настроен к новой демократической власти в Кремле. Это была полная чушь, ибо посол, как и сам Гоша, принадлежал к тому типу людей, которые лояльны к любой власти по той простой причине, что она – власть. Более того, посол, тертый партийный кадр, заранее учуяв назревающие перемены в Москве, в отличие от многих своих коллег, не поддержал ГКЧП. Но не поддержал как-то вяло, без воодушевления и номенклатурного трепета. Этого, очевидно, ему и не простили. Прибытие нового консула посол воспринял со смирением – так, наверное, древние наместники встречали гонца с султанским подарком – ларчиком, где таился шелковый шнурок или склянка яда.

Вот ведь как прежде наказывали за нарушение должностной инструкции или неуспешное руководство вверенным регионом! А теперь? Насвинячит человек так, что всю страну от Смоленска до Курил протрясет лихоманкой, а ему на кормление – какой-нибудь Фонд интеллектуального обеспечения реформ, а его – в членкоры, да еще все время в телевизор тащат: мол, Сидор Пантелеймонович, посоветуйте, как жить дальше! (Эскейпер чуть не плюнул с досады.) А отдуваются за чужую дурь другие, мелкота – вроде Гоши.

Многоопытный Гоша, конечно, почувствовал, что новый консул дал ему этот чудовищный приказ не случайно, что таково на сегодняшний день расположение кремлевских звезд. Однако, повинуясь более могучему инстинкту, он аккуратно отказался выполнять приказ, сославшись на инструкцию, а главное – на отсутствие прецедентов. Консул нехорошо засмеялся, назвал его педантом и отрыжкой тоталитаризма, а на следующий день вызвал садовника.

Через месяц посла отозвали в Москву и отправили на пенсию на основании рапорта, в котором садовник подробно описывал перипетии скоротечного, но бурного романа стареющего дипломата с популярной исполнительницей русских народных песен Сильвой Каркотян, приезжавшей в Швецию на фестиваль «Сирены фьордов». Посольский кабинет, естественно, занял консул, успевший к тому времени вступить в открытую интимную связь с третьим секретарем полпредства – свеженьким выпускником МГИМО. Садовник же из посольского общежития перебрался в Гошину служебную квартиру, ибо башмаковского шурина тоже отправили домой, дав на сборы всего неделю.