Юрий Поляков - Как блудный муж по грибы ходил

В сущности, ничего такого уж страшного в этой публикации не было, если бы в эти дни не решался вопрос с подрядом на «Фили». Ну, напечатали бы через неделю в «Вечерке» статейку о том, откуда у скромного правозащитника со стеклярусным галстуком деньги на такой пол, какой, наверное, не мог себе позволить даже висящий на стене государь император. И пусть отмазывается! Но Порховко, сволочь, все верно рассчитал: именно сейчас, когда решается вопрос с контрактом, лучше, чтобы про тебя вообще ничего не сообщали в газетах – ни хорошего, ни плохого. Напишут гадость – чиновники сразу забеспокоятся: если пресса ругает, следовательно, тебя кто-то могучий очень не любит. Следовательно, надо на всякий случай взять с тебя побольше. А если вдруг расхвалят – чиновники решат, что ты сам и проплатил. Ну, действительно, станет нормальный журналист хвалить или разоблачать задаром? Ясно: не станет. У него других дел полно. А зачем ты, спрашивается, пробашлял? Значит, у тебя проблемы. А если проблемы, брать с тебя надо вдвое или втрое!

– Как? Сильно? – самодовольно спросил главный редактор, дождавшись, пока Михаил Дмитриевич осилит материал.

В статье правда и вранье переплелись с такой достоверной виртуозностью, что по прочтении «Сантехуют» хотелось уничтожить, стереть с лица многострадального нашего Отечества. Особенно удалась концовка: «Как жаль, что до сих пор нет огромного унитаза, куда можно было бы ссыпать всех этих сантехнических жуликов, нажать рычажок смыва и жить спокойно!»

– Ну и гад же ты, Порховко! – упрекнул Свирельников. – Тут же все переврано!

– Ты можешь это доказать?

– Легко! – Михаил Дмитриевич вынул и отсчитал десять стодолларовых бумажек.

– Ты за кого меня принимаешь? Убери сейчас же!

Директор «Сантехуюта» вздохнул и добавил еще пять купюр.

– Ты меня разве не понял? – начал показательно свирепеть Порховко.

– Это гуманитарный взнос…

– Да на хрена мне твой гуманитарный взнос!

– А что тебе нужно?

Главный редактор встал, прошелся по кабинету, как‐то особенно задержавшись возле диплома «За честь и мужество». У Свирельникова появилось нехорошее предчувствие: или руководитель «Колокола» вдруг стал кристально честен, что маловероятно, или он – скорее всего – решил нагреть «Сантехуют» по-настоящему!

– Тут к нам побратимы из «Филадельфийского колокола» прилетали, – после пространного молчания начал Порховко. – Журналисты. Знаешь, по сравнению с моими писаками просто дебилы. Вообще удивительно тупая нация! Мы на пять голов выше! Но вот ты объясни: если мы такие умные, почему у нас всегда грязные сортиры? Даже на Красной площади! Почему они своих негров и индейцев приучили не гадить мимо? А мы, наследники Толстого и Достоевского, никак сами не научимся? Поверишь, просто готов был сквозь землю провалиться! Прямо больной ходил. Ты меня понял?

– Понял, – кивнул Михаил Дмитриевич, скорбно осознав, что снятие статьи из номера обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал.

– Вот и хорошо! – Порховко нажал кнопку селектора. – Людочка, Леню ко мне. Быстро! – Потом повернулся к Михаилу Дмитриевичу: – Ты сегодня в польское посольство идешь?

– А что там?

– Прием в честь юбилея разгрома москалей то ли под Конотопом, то ли еще где-то… Забыл.

– Нет, не иду.

– Зря! Вся интеллигенция будет. И стол у них всегда хороший. Не то что у французов. Запредельные жмоты: икру искусственную подают. Представляешь?

– Лучше всего в белорусском посольстве кормят.

– Это – да. Но к ним ходить неприлично. Западники узнают – ни на один прием больше не позовут.

Появился Леня, толстенький бородач, судя по хмурой озабоченности, ответственный секретарь. В руках у него был рабочий оттиск газетной полосы.

– Снимаем из номера «Сантехнический триллер»! – распорядился Порховко.

– Поздно. Полоса подписана! – сказал тот как отрезал.

– Поздно, брат! Извини! – развел руками главный редактор, виновато глядя на пострадавшего. – Надо было раньше приезжать!

– Неужели ничего нельзя сделать? – как можно жалобнее спросил Свирельников, понимая: все это разыгрывается нарочно, чтобы, так сказать, оправдать будущие затраты.

– Лень, я тебя умоляю! – проникновенно попросил Порховко.

– Нарушение графика… – уже мягче возразил ответсек.

– Слушай! Надо людям помочь. И они нам помогут.

– Сушилки для рук поставите? – уточнил осведомленный Леня.

– Поставим! – кивнул Свирельников.

– С фотоэлементом?