Клаудио Магрис - Дунай

Счетовод оскорблений составляет их упорядоченный перечень, берет их под контроль, становится хозяином омерзительного мира и перенесенных унижений. Когда Трен говорит о том, как в 1835 году в Штутгарте экстерном сдавал экзамен по архитектуре, он мимоходом упоминает о полученной высокой оценке, зато подробно рассказывает, как поднялся ни свет ни заря, как нелегко ему было добраться до места проведения экзамена, о грубости сборщиков податей, об отвратительном пиве и о вызванной им рвоте, о понесенных расходах (77 флоринов и 47 крейцеров). Став инспектором дорожного строительства, он был обязан в знак церемонного и рабского почтения наносить визиты влиятельным лицам, финансовым советникам и начальникам округов; во время визитов Трена непременно сопровождал его дядя, полагавший, что сам Трен слишком неловок и глуп.

Занимаясь реставрацией собора, Трен поссорился с начальством и с городскими властями, обвинившими его в излишних тратах: архитектор старательно пересказывает все споры, критику, газетную полемику с противниками, судебные разбирательства, касающиеся статей его рабочих контрактов, штрафы, ходатайства, то, как его оболгали, презрение и издевательства нотариусов, ссоры из-за того, устанавливать или нет газовое освещение, интриги соперников, которые не сумели помешать королю Вюртемберга наградить Трена золотой медалью за достижения в области искусства и науки, но задержали публикацию официального объявления.

Трен чувствует себя «загнанным зверем», причем, хотя он был способен подняться над мелочными личными соображениями, он оказался злопамятен не только по отношению к преследующим его врагам. Не завистливые и злонамеренные люди, а сама жизнь обращается с ним несправедливо и низко, вся жизнь — сплошное злоупотребление. Трен бесстрастно отмечает факты, подтверждающие коварную мелочность людей и событий, козни инспектора Руп-Ройтлингена и зловредность грозы, разрушившей центральной неф и завалившей помещение собора штукатуркой; он рассказывает о том, что ему назначено жалованье, не предусматривающее пенсии, о мучающих его приступах нервной лихорадки, об одиннадцати падениях с лошади (в которых он обвиняет жалкую клячу, впрочем, позволить себе другого коня он не мог) и о смерти четырех сыновей, о повторяющихся несчастных случаях, когда он падал со строительных лесов и оказывался в Дунае, об опасности напороться на что- нибудь под водой и о том, с каким трудом его вытаскивали на берег с помощью жерди. Для Трена трагедии и мелкие неприятности — явления одного порядка, ведь истинная трагедия жизни в том, что вся жизнь не более чем одна большая неприятность.

В миттель-европейской литературе похожий образ изводящего себя человека существует и в большем масштабе; герой одерживает победу над глупостью и несправедливостью жизни благодаря тому, что упорно ведет перечень собственных несчастий. Трен — младший брат Грильпарцера и Кафки, один из летописцев собственных поражений. В кадастре этих поражений жизнь проявляет всю свою мелочность и недоброту; тот, кто терпит поражения и отмечает их, может размахивать перед лицом жизни протоколом ее наглых выходок и таким образом стать ее хозяином, взглянуть на нее сверху вниз, словно директор школы, вручающий табель последнему ученику класса.

Трен с гордостью рассказывает об оскорблениях, нанесенных представителями власти и частными лицами, начальством и соседями по дому, видя в презрении, которое выказывают ему другие, доказательство собственного достоинства; недотепство Трена оправдывает глумление над ним, полная неприспособленность к жизни воспринимается как признак твердости характера. В статье, написанной по случаю столетия со дня рождения Трена, профессор Диферлен вспоминает, как длинноволосый бородач Трен занимался реставрацией собора — разрушенного, заросшего сорняками, населенного летучими мышами и филинами, свившими гнезда среди готических украшений; через разбитые стекла в собор проникали ветер и холод, звучавшую с кафедры проповедь заглушало чириканье воробьев. Наверняка Трену нравились царившие в соборе мерзость и запустение; он с удовольствием отмечает, что статуя воробья (символа Ульма) разбилась, не в силах сопротивляться «всеобщей бренности», и прибавляет, что новый глиняный воробей, убранный на склад (пока власти не договорятся, устанавливать его на место прежнего воробья или нет), терпеливо ожидает окончания распри, покрываясь трещинами и незаметно разрушаясь — к счастью, медленнее, чем разрушаются и погибают спорящие о нем советники.