Сергей Волков - Ильич

Потому что настоящий пацан лишнего не возьмёт никогда.

Сунув сигарету в уголок рта, Индус чиркнул зажигалкой — раз, другой. Огня не было — то ли газ закончился, то ли кремень стёрся. Серый галантно предложил Индусу свою, но и она не зажглась.

И в этот момент над бортом коробки появилась голова Малого.

— Пацаны! — закричал он, улыбаясь толстыми как оладьи, разбитыми губами. — У меня спички есть!

Так и сложилась, совершенно нечаянно, их дружба.

Серый постоял у края могилы, тоскливо посмотрел вниз, на сломанную Малым лопату. Потом взял свою, стёр рукой воду с черенка, спрыгнул вниз, выкинул обломки и начал копать, бормоча себе под нос:

— Если Флинт деньги Афганцу отдаст, то пиздык котенку…

Некоторое время слышалось лишь методичное шуршание лопаты и шелест дождя. Вязкая глина поддавалось плохо, Серый начал тяжело дышать через нос, но надолго его не хватило и пришлось открыть рот. Он терпеть не мог так делать — на лыжах зимой или вот во время работы дышать открытым ртом как рыба. Серому казалось, что так он похож на дебила, на дауна какого-то.

А ещё он устал. Усталость породила злость. Злость пробудила ненависть — к этой грёбаной глине, к этому грёбаному дождю, к грёбаному Афганцу, к грёбаному Флинту и его грёбаному Сынуле.

К грёбаной жизни, наконец.

А больше всего Серый ненавидел себя. За то, что он — вот такой. За то, что у него нет денег. И нет никакой возможности их достать. И не будет.

Никогда.

И поэтому Клюква… Надя… Наденька… Она…

Серый стиснул зубы, всадил лопату в землю, и сперва тихо, а потом все громче и громче начал подпевать песне, доносящейся из будки.

— Торопится сердце, сердце волнуется… Почтовый… пакуется груз. Мой адрес… не дом и не улица. Мой адрес… Советский Союз!

Постепенно песня превратилась в какие-то отрывистые выкрики:

— Мой! Адрес! Не дом! И не улица! Мой! Адрес! Советский! Союз!

Комья глины вылетали из могилы и смачно чавкая, падали в лужи. Серый копал и копал. Песня закончилась, но он продолжал на каждом выдохе хрипеть:

— Мой! Адрес! Советский! Союз!

Ненависть, злость, вообще эмоции — все постепенно ушло. Серый копал как автомат, как робот. Осталась только усталость — и ритм.

— Мой! — лопата входит в землю.

— Адрес! — нога упирается в тусклое железо, вгоняя штык лопаты поглубже.

— Советский! — тут слово длинное, поэтому Серый успевал навалиться на черенок, выковырять очередной ком глины, приподнять его на лопате и…

— Союз! — выкинуть из могилы.

И так раз за разом.

— Мой! — Серый с силой воткнул лопату, раздался резкий удар и металлический звон. Дождь завис в воздухе, капли были, как осколки стекла; удар отозвался во всем теле, руки прошило разрядом тока, кисти мгновенно онемели.

— Уй! А-а-а… Чё за…? — жмурясь от боли, выкрикнул Серый, и выронил лопату.

На мгновение захотелось заплакать как в детстве — от внезапной обиды и невозможности врезать кому-то виноватому, которого не было.

…Вообще земля на Ёриках была хорошая. Мягкая. Челло называл её «простокваша». Ни крупных камней, ни корней деревьев, ни пластов гравия. Темно-коричневая глина, поверху переслоённая чернозёмом. Единственная проблема — тяжёлая даже в сухие недели, когда не идёт дождь. Одно дело кидать песочек и совсем другое — поднимать на лопате кусок глины с ровными, почти геометрически правильными краями. Но если в руках есть сила, то копать такой грунт одно удовольствие. Индус, например, вообще не парился — работал как экскаватор, в основном руками. «Я бицухи качаю», — говорил.

Челло — худой, тощий, жилистый, действовал иначе: на прямых руках-палках поднимал лопату с грунтом и изгибаясь спиной, словно древняя катапульта, выбрасывал его из могилы.

А Малому было лень напрягать руки, лень придумывать какой-то свой метод и он банально ковырял глину, делая лишние движения, чтобы разбить выкопанный кусок и выбросить его по частям. От этого Малой уставал быстрее, чем все остальные, и получал по ушам от Индуса — «за тупизм».

И не было для них, копарей, хуже ситуации, чем случайно попавшийся в грунте камень. Как правило, на могилу их находилась парочка, не больше, но вот это вот ощущение резкой боли в руках, когда лопата, со всей дури всаженная в землю, внезапно останавливается, наткнувшись на кусок песчаника, невесть как оказавшийся в пласте глины — это напоминало именно детское ощущение несправедливой обиды, когда тебе во время футбольного матча «двор на двор», во время атаки на пустые ворота, дали подножку.