Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

Хабанера топтался, в глаза не смотрел. Я стал наливаться злобой, в глазах сделалось красно. Он почувствовал опасность, заторопился.

– Идея прекрасная, потентат. Одна только проблема. Сейчас мы всех прокуроров постреляем, а кто нам потом народ будет расстреливать?

Это он подловить меня хотел, показать, что лучше в государственном управлении разбирается. Врешь, Хабанера, я тут базилевс.

– Кто будет расстреливать, говоришь? А мы новых прокуроров назначим. Из гаишников. Ух, они лютые, еще покруче старых будут…»

Мышастый посмотрел прямо перед собой – туда, где сиял глаз тьмы. Крыса в волнении слегка прикусила ему палец, но он не чувствовал, не замечал.

– А он везунок, наш базилевс, – сказал он злобно. – Замуровали в стену, а могли просто в сортире замочить…

«Уже давно я понял, что смерть ничего не отменяет, – продолжал говорить с ним дневник знакомым голосом базилевса. – Те, кто были врагами, не искупают свою вину, даже умерев. Смерть в их случае – лишь попытка ускользнуть от наказания. Но не выйдет. Я доберусь до них всюду, даже за гробовой чертой… Столоверчением, проклятьями, клеветой. Они ответят мне, а если не они, так дети их и внуки, друзья, знакомые, коллеги. Даже просто имя их понесет на себе всю тяжесть моего гнева».

Последняя запись в дневнике была очень краткой, она гласила:

«У меня нет теперь врагов – мне враг вся вселенная…»

Мышастый захлопнул дневник и посмотрел на крысу. Пощекотал ее, погладил, взял на ладонь.

– Вот так-то, Дуська, – сказал он. – И с такими людьми приходится строить счастливое будущее.

Крыса крутилась на ладони, нюхала пальцы, тыкалась холодным смешным носом в линию жизни.

На столе Мышастого завибрировал телефон. Он мельком глянул на определитесь, поднял трубку.

– Хабанера, я работаю…

Но Хабанера не слушал, кричал:

– Базилевс сбежал!

На миг он онемел, потом оскалился в бешенстве:

– Как – сбежал? А Хранитель куда смотрел? Куда смотрел этот чертов Коршун?!!

– Хранитель убит…

– Что?

– Застрелен.

Несколько секунд он молчал. Бабочки смерти сгустились вокруг его лица, порхали, мерцали. Не владея больше собой, он судорожно сжал кулак. Черно-белая крыса в его руке забила лапками, жалобно разевая рот, пискнула, хрустнула и затихла…

Ну, вывози, нелегкая…

Буш и сам до конца не понял, как это вышло – бежать из дворца, от страшного полумертвого предтечи, от вездесущих триумвиров, окруживших его заботой стальной, несгибаемой, вечной. Ведь это, воля ваша, изменой попахивало, предательством, государственным преступлением…

Но решился все-таки, решился, хоть и боялся, умирал со страху, трепетал всеми фибрами. Бежал, потому что другого пути не было. Бежал, потому что понял – прав безумный предтеча, и скоро и его, базилевса, соединят с великой цепью непогребенных.

Тогда, в дацане, он не сказал Мышастому, что за человек был привязан к кадавру в арупе. Не сказал не потому, что Хабанера не велел. Не сказал потому, что понял – говорить нельзя. Ведь этим человеком был он сам, Буш. Он, одетый перьями свирепой птицы моцхун, глядел на самого себя, прикованного к телу мертвеца, глядел – и задыхался от страха и безнадежности. Вот какое будущее уготовили ему проклятые триумвиры, вот зачем он был им нужен, а вовсе не для заботы о народе, не для величия государства.

Но, однако, постойте, погодите, еще не все потеряно. Он просто так не дастся, он не умрет. Он будет бороться, бороться до последнего. А для начала надо было сбежать из дворца. Вот только сделать это было невозможно. Ну или почти невозможно…

Во всяком случае, один он, конечно, никогда бы не справился, но, по счастью, в самый страшный миг рядом оказался верный Коршун.

То есть как Коршун, – спросите вы, – что, откуда? Где августейший базилевс и где начальник смены в рядовом охранном предприятии? – предвижу я совершенно законные вопросы.

Да вот то-то и оно, что не рядовой уже, и не смены, а гораздо, гораздо выше – сам Хранитель с золотыми звездами на погонах, глава и начальник всей дворцовой полиции, самого страшного силового органа во всем государстве.

Как же так вышло – а вот так, спасибо предтече: подал здравую мысль сделать Хранителем верного человека. А кто у Буша верный человек? Конечно, Коршун, который за него и в огонь, и в воду, и в медные трубы, и на урановые рудники. Вот его-то Буш и назначил Хранителем.

Опасался, что не дадут триумвиры, не позволят, воспротивятся. Но те, удивительное дело, особенно и не возражали… Желание светлейшего – закон, пусть будет новый Хранитель. Это ведь ничего не меняет, служба-то не под Хранителем ходит, а под триумвирами, как и все в отечестве нашем богоспасаемом.