Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

– Ты не думай, я не вор, я честный человек, – говорил Кантришвили, сидя в открытой китайской беседке в маленьком своем, уютном – всего три этажа – загородном доме. Яблони тихо качали над головой желтыми листьями, изредка роняли на жухлую траву перезрелое яблоко. – Воров этих, урок поганых, я еще больше тебя ненавижу. Они себя, свою кровь воровскую ставят выше остальных. Понимаешь? Он выше тебя только потому, что и отец его, и старший брат, и мама дорогая – все воры, медвежатники и форточницы. Они лучше потому, что от рождения воруют и убивают и детям своим такую же судьбу готовят. Я не такой.

– Значит, чужого не берете? – лукаво осведомлялся Буш.

Грузин только руками всплескивал от такой бестактности.

– Что ты говоришь, юноша, как можно чужого не брать, мэ цинаагмдеги вар… Все берут чужое – чужую жизнь, чужие деньги, чужой дом, чужую жену, чужих дочерей, чужой труд, чужое время. Все берут, только не все признаются.

– Я имею в виду – имущество чужое… Не берете?

– Зачем не беру – беру. Но я, когда беру чужое, я не горжусь, я скорблю. Потому что это грех, грех страшный, неотмолимый.

– Тогда зачем брать?

Буш совсем забыл про деликатность, но Кантришвили не забыл, поднимал указательный палец, объяснялся.

– Затем, – говорил, – беру, что я гордый человек. У меня есть мозги и сердце. И я не буду перед вчерашним вертухаем лизать ступени, чтобы он мне работу дал. Пусть он лижет передо мной, да еще и деньги за это платит. То, что они сделали со страной, – этого я им не прощу, так и запомни, я патриот. А воры – они воры и есть, у них ни чести нет, ни совести, только и знают, где бы чего украсть, кого убить или зарезать…

– Что, совсем нет совести? – удивлялся Буш. – А как же воровской закон, как же честь воровская, о которой столько разговоров?

– Нету никакой у них чести, – злился Грузин, – нет и не было никогда. А закон придумали, чтобы ловчее лохов нагибать. Даже воры в законе уже поддельные все. Уже кого угодно коронуют за деньги, лишь бы фраер был богатый и сильный. Есть у тебя миллион долларов – завтра тебе устрою, будешь вором в законе. И с любым так, с любым лоботрясом, только бы бабло имелось – сам не заметишь, как станешь вором. Тем более в нашей стране. У нас в каждой семье почти есть люди, которые зону топтали: папа, мама, дедушка, бабушка, двоюродная тетя Мотя – еще при Усатом, кстати, при сородиче моем, не подумай плохого. И вот там-то все они этого воровского порядка набрались и воровской философии тоже. Вот потому весь народ наш порчен блататой. В тюрьму он шел еще нормальным человеком, вернулся – взгляд на мир уже воровской. Потому что там, в тюрьме, он принял это, сам того не зная, кожей впитал, кровью, всем хребтом, до последнего хрящика, а значит, и мозги поменялись, и сбился прицел. У него жена, дети растут – и он им этот взгляд передает, сам собой, даже не думая.

– Но не во всех же семьях люди сидели…

– А во всех и не надо. Во дворах, в школах всем заправляют хулиганы, они пример для подражания, если не хочешь, чтобы били тебя до полусмерти. И за спиной у этих шкетов – взрослые воры, потому они никого и не боятся. Да и привыкли с детства к смертному бою – чем их запугаешь? Не зря пословица гласит – поскреби русского, найдешь вора. У нас младенец еще ходить не научился, а уже по фене ботает. Потому что все вокруг такие. Им книжки читать не надо, они на улицу вышли – подворотня всему научит.

Кантришвили скорбно качал головой, толстая рука его тянулась к бутылке с коньяком, словно роза, вся в волосах и шипах.

– Не вредно, доктор, при моих болезнях? – весело спрашивал он, наливая себе в бокал.

– Ничего не вредно сверх меры, – уклончиво отвечал ему Буш.

Он уже знал, что запрещать что-либо Грузину бесполезно, гораздо эффективнее зародить сомнение…

– Сверх меры – это сколько? – настораживался Грузин, рука замирала над бокалом.

– Вот выпьете – и узнаете, – многообещающе отвечал Буш.

Грузин опускал вислый свой, тяжелый нос в бокал, страстно нюхал коньяк, потом со вздохом выплескивал в траву – насекомая мелочь разбегалась в стороны, замедляясь и хмелея с каждым шагом от коньячных паров.

– Вина хотя бы можно? – жалобно спрашивал Грузин.

– Вина можно, – милостиво позволял Буш.

Аслан приносил вина, разливал – Бушу тоже, хотя тот вина не любил.

– Но я тебе так скажу, гисурвеб ром квела шени оцнеба синамдвилед кцеуликос, – Грузин чокался с Бушем, отпивал кровавого ароматного напитка, – все эти пьяные урки – это все вчерашний день. Сейчас им на смену пришли серьезные люди из органов. За ними будущее, на них работает страна, без их позволения ни человека убить, ни нефтяную скважину украсть, с ними можно все, без них – ничего.