Игорь Малышев - Номах. Искры большого пожара

Аршинов проводил глазами проплывающие мимо трупы и откинулся на спинку сидения.

Номах повернулся к нему и с улыбкой, словно бы не всерьез спросил:

– А что, Петр, вдруг скоро и нас с тобой вот так, вниз головой?

– У красных так не принято. Они сразу к стенке. Вниз головой только наши ребята могут. А к стенке я не боюсь.

Бричка въехала в Глуховку.

Тяжелые от воды соломенные крыши насупленно нависали над давно не белеными, облупившимися стенами хат.

Разбитая дорога отвечала шагу коней грузным чавканьем и черными брызгами.

– Батька, батька!.. – прилип к бричке невесть откуда взявшийся мужичонка. – Хлебца бы. Все продотрядовцы вычистили. Как пожар прошли.

– Видели мы ваших продотрядовцев. Лежат, землю едят.

– Так хиба ж они первые? До них еще приходили. Детишкам теперь жрать нечего. Это как?..

– Завтра к штабу приходи, подумаем, что сделать можно. Петр, – окликнул он Аршинова. – У нас же вроде было зерно в обозе?

– Я не завхоз. Но, кажется, было.

– К штабу, – устало повторил Номах. – Завтра приходи. Решать будем.

– Ах, ты господи. Ну, дай тебе боже здоровья…

Мужик перекрестился и отстал.

В хате, определенной под ночлег, на столе стоял кувшин молока, рядом лежали полкаравая черного хлеба и пяток вареных яиц.

Номах потянулся к крынке, взгляд его упал на выпуклые бока яиц. В памяти всплыли мертвенно бледные, в пятнах земли и травы пятки красноармейцев. Неприязненно поморщившись, он опустил крынку.

– Петр.

– Ну, – отозвался тот, снимая пиджак.

– Вот ты тогда сказал, что быть революционером – это разрываться меж радостью и ужасом.

– Сказал. И что?

Номах взял кувшин, сделал несколько глотков.

– Да то, что не чувствую я радости от того, что я революционер. Ужас, да, чувствую. Счастье – нет.

– Так и я нет, – ответил Аршинов. – Только, знаешь, не остается нам, похоже, ничего другого, кроме как идти через весь этот ужас и хранить веру в то, что счастье возможно. Только так, больше ничего.

– Больше ничего… – протянул Номах, ударил яйцом об стол и несколькими быстрыми движениями очистил его от скорлупы. – Надо спать идти. Завтра через Днепр переправляться будем.

Они форсировали Днепр в беспорядке, на чем придется. На связках рубленого лозняка, на подобии плотов, связанных из досок разбитых тачанок, но большинство вплавь, подняв над головой винтовки и одежду. Прикрывали отход остатки сотни под командованием Щуся.

– Вся надежда на тебя, Федос. Держи их, пока мы не переправимся, а там бросайтесь в воду. Мы вас с того берега как сможем прикроем. Два пулемета тебе оставляем, остальные попробуем перевезти. Хоть и сам не верю, что получится, но попытаться все же надо…

– Оставь мне, – предложил Щусь, – все одно утопишь.

– А ну как выйдет? Будет чем с того берега тебя поддержать.

– Как скажешь, – почти равнодушно согласился тот.

Номах вгляделся в синие холодные глаза Федоса.

– Не медли только. Как мы палить начнем, тут же в воду.

– Не переживай, Нестор. Когда это морячок воды боялся?

– Вот и добре.

Из трех пулеметов переправить удалось только один. И едва он с высокого берега начал обстреливать наступающих красных, Щусь взорвал два оставшихся у него «максима» и бросился в тихие воды Днепра, который разливался здесь до двухсот метров в ширину.

Полуденное солнце высекало искры на верхушках невысокой волны, лучи его прыгали по поверхности реки, словно камешки-лягушки, пущенные играющими детьми.

Номах лежал рядом с единственным своим пулеметом, стрелял из ружья и не отрывал глаз от Щуся, который из флотского самолюбия и тут не снял бескозырки со стершимися золотыми буквами «ИОАННЪ ЗЛАТОУСТЪ».

Пули густо ложились вокруг него, выбивая белые барашки, но Федос хорошо плавал и быстро приближался к середине реки.

– Хрен вы Щуся возьмете! – шептал Номах, отправляя пулю за пулей на противоположный берег.

– Стреляй! Стреляй, чертов сын! – заорал он своему пулеметчику.

Тот отпустил руки.

– Все, батька. Алес. Патроны вышли.

– Стреляй с винтовки! Только дай хлопцам переправиться.

Одинокое облако закрыло солнце, и все вокруг стало отчетливей и четче. Головы плывущих на речном полотне превратились в идеальные мишени.

– Ну почему сейчас? – в сердцах закричал Номах.

В солнечном дребезге река куда лучше хранила номаховцев.

Пули ложились все ближе и ближе к Щусю, но он плыл резво, не сбавляя скорости.

– Давай… Давай, флот… – почти молился Номах. – Немного осталось.