Людмила Улицкая - Люди нашего царя

– Вот, ты посмотри! Канал, да? Его кто строил-то, знаешь? Двадцать тысяч заключенных! Сталин всех повинтил - и построили! А вы, коммунисты, что построили?- неожиданно строго спросил он у меня, но я не готова была держать ответ за коммунистов.- Только все распродали да разворовали! Что Петр взял, все продали!

Он говорил азартно, все громче и громче, и уже полвагона его слушали, но как-то вяло и без душевного отклика, и он уже обращался не ко мне, а ко всему вагону, к людям, отводящим от него глаза.

– Кто войну на своих плечах вынес, я спрашиваю! Кто?

Но никто ему не отвечал. Все смотрели мимо с неловкостью и опаской.

– Демократы ваши?- и тут он употребил замысловатую фразу, в которой были ловко увязаны репродуктивные органы собаки, сибирский валенок, медный таз и чье-то анальное отверстие.

Слегка колеблясь в проходе, восходил второй герой. С улыбкой узнавания он приблизился к оратору. Остановился. Ему было под шестьдесят, загорелая лысина была украшена давним петлеобразным шрамом, и он тоже уже принял на грудь, облаченную в чистую джинсовую рубашку.

– Вот именно!- похвалил он кареглазого, и я отодвинула сумку, пропуская его в проход между лавками.

– А ты - за Россию?- строго спросил кареглазый.

– За Россию,- кивнул лысый.

Кареглазый хитро сощурился, прямо-таки по-ленински, и задал вопрос на засыпку:

– А за какую Россию?

Лысый растерялся:

– Ты что имеешь в виду? В смысле - за старую или за новую?

– Не врубаешься! Старую…- саркастически улыбнулся кареглазый.- Ее еще надо проверить, старую-то! Возьми, к примеру, попов, кадилами опять размахались. Как телевизор ни включу, все машут и машут. Однозначно!

– Однозначно,- подтвердил лысый.

Но кареглазый, видно, решил провести проверку по всем швам:

– А вот, скажи-ка мне, ты пьяница или алкоголик?

Лысый приобиделся:

– Почему это? Я так, любитель…

И он вытянул из аккуратной, искусственной кожи сумочки початую бутылку вина.

Первый взял ее, посмотрел на этикетку:

– «Салхино». Шестьдесят два рубля.

Потом ткнул пальцем и, отметив ногтем полосочку на этикетке, объявил:

– Вот я сейчас выпью до этой полосочки, и будет как раз на десятку.

Что и сделал. Самым точным образом. После чего вынул из кармана горсть мятых бумажных денег, выудил десятку и стал засовывать ее в карман лысому.

– Да ты что,- удивленно отвел десятку лысый,- да мы что, не русские, что ли?

– Это ты верно,- удовлетворенно кивнул кареглазый.- Верно говоришь. Русские. Вот соберемся и резать пойдем.

– Кого?- полюбопытствовал лысый.

– Да нерусских!- широко и добро улыбнулся кареглазый.- Чтобы здесь под ногами не путались! Ох, кровушки пустим!

– Да на что?- удивился лысый.- С чего это я пойду резать? Охота была!

– Вот она, лень-то русская,- укорил его собеседник.- Под лежачий камень вода не течет.

– Да хрен бы с ней, пусть не течет. Пусть хоть лень,- согласился лысый с милейшей улыбкой, выжавшей круглые детские ямочки на пухлых щеках.

Русскую лень они по-доброму осудили, и на этой мирной ноте я вышла в тамбур. Приближалось мое Подрезково.

В тамбуре тоже было интересно. Одна дверь была сломана, и пыльный дорожный ветерок набивал тугим воздухом тамбур. Возле второй двери, что сломана не была, стояли две молодые парочки. Те, что ростом были поменьше, самозабвенно обнимались, а более рослые уже покончили с прелюдией, победитель в черной рубашке уже попал в цель и деловито совершал таинство, энергично позвякивая пряжкой брючного ремня не в такт замедлявшемуся движению поезда. В боковом зрении мелькнула длинная белая шея и запрокинутый подбородок прекрасной дамы. Я с облегчением спрыгнула на подкатившуюся под ноги платформу.

Всего в этот день было слишком много. Я шла по перрону, поезд тронулся, обогнал меня и, вильнув задом, унесся вместе с кареглазым, лысым и этой великолепной четверкой, которая до Клина могла еще много чего успеть…

Платформа кончилась, началась дорога, она вела вправо, мимо седеньких от пыли кустов, которые все пытались отодвинуться подальше в сторону. И закат еще не совсем произошел, и деревья стояли с подсеченными светом верхушками.

В смуте и растерянности я дошла до поворота дороги, где под пыльным кустарником сидели двое мальчишек лет десяти и, как мне показалось издали, играли в карты. Подойдя ближе, я увидела, что они делят толстую пачку денег на две колоды, и полупустая бутылка того же «Салхино» была зажата между коленями у одного из них…