Вионор Меретуков - Млечный путь

— В стране бардак. Бардак во всем. В полиции, в медицине, в спорте, в образовании, в искусстве, в промышленности, в политике, в финансах. Только у нас, в нашем сообществе, царят правильные порядки, покой и равновесие, — говорил Геворкян, сгребая выигранные фишки. И все, соглашаясь, дружно закивали головами.

Чуть позже, после очередной игорной виктории, он принимается горько сетовать на судьбу.

— Деньги, особенно большие деньги, — это смерть для интеллектуала. А я, как вам известно, интеллектуал. Мне душно в мире золотого тельца. Мне плохо! Мне хочется свободы, воли, чистого воздуха! Вернее, я даже не знаю, чего мне хочется. Вика, ты не знаешь, чего мне хочется и почему мне так плохо?

— Ты третий день сидишь на овощной диете… — рассеянно сказала Вика. — Вот и не знаешь, чего тебе хочется.

— Ах, если бы я знал, что ты так прозаична, я бы никогда…

— Ты бы никогда не женился на мне?..

— Я бы никогда не сел на диету. Это ведь ты заставляешь меня питаться только овощами и фруктами, чтобы я был строен, как твой тренер по теннису. А того не знаешь, — сказал он, оглаживая свой обширный живот, правда, немного опавший, — а того не знаешь, что для настоящего армянина любая диета смертельно опасна. От этой твоей жратвы меня, простите, пучит.

— Пойми, любимый, — проворковала она, — я хочу, чтобы ты выглядел моложаво. С завтрашнего дня ты переходишь на сыроедение.

— Этого только не хватало! Жрать сырое мясо?! Что я, тигр, что ли?!

Когда Геворкян в одной из десяти комнат, которые больше напоминали дворцовые залы, установил два игровых автомата, три рулетки — европейскую, американскую и французскую, и выписал из Лас-Вегаса чернокожего крупье, и при этом никто не удивился, я понял, что все они близки к помешательству.

Вообще, жили они скучно. Игра на деньги — это было все, чем они могли пощекотать свои дряблые нервы.

— Ну, прикоплю я еще один миллион, — уныло говорил Геворкян, совсем недавно утверждавший противоположное. — Что изменится? У меня будет на миллион больше. Жизнь миллионера скучна. Не может же он днем и ночью, как Гарпагон, пересчитывать свои миллионы.

— Врет, сукин сын, врет и не краснеет, — шепнула мне на ухо Вика.

— Миллионер, — продолжал Геворкян напористо и веско, — как правило, постоянно занят. Но чем? Он член правления нескольких банков, он аккуратно ходит на заседания, презентации, на всякие там деловые встречи, устраивает пышные приемы с фейерверком, выделяет копейки на благотворительность, каждые полгода покупает новый автомобиль или яхту… скучная жизнь. Он окружен такими же несчастными, как он сам. Миллионера засасывает обыденность. И он этого не замечает, он не замечает, что жизнь его до омерзения банальна. Миллионер все время куда-то спешит. У него не остается времени, чтобы задуматься. Иногда ему кажется, что он счастлив. А жизнь тем временем стремительно проносится мимо. Я, на свою беду, принадлежу к тому типу миллионеров, которые наделены аналитическим складом ума. В отличие от большинства, я задумываюсь. Поэтому мне так трудно живется.

Цинкельштейн сочувственно вздохнул.

— Мне тоже не хочется походить на Гарпагона, который постоянно думает о деньгах и о том, как бы их запрятать подальше. Мне хочется совсем другого: мне, как и тебе, хочется свободы и чистого воздуха!

— Не примазывайся, ты, мелкая душонка! — взревел Геворкян. — Сравнил! Твоя свобода — это балаганная свобода местечкового обывателя. Твоей свободы хватит на то, чтобы выцыганить у доверчивого соискателя дворянского звания последние гроши. А моя свобода, — он воздел руки к потолку, — это весь мир и даже кое-что побольше.

— Да, — ухмыльнулся Цинкель, — кто спорит, твои возможности украсть не сравнимы с моими.

— Мало иметь возможности, — Геворкян почему-то покосился на меня, — надо уметь, не нарушая законов, ими пользоваться. У нас криминальное государство, это надо понимать. Везде сидят авторитеты, любящие поговорить о демократии, справедливости и народном благе. Они как сели в девяностые, так и сидят. Не сдвинешь. Страна все время что-то строит, возводит, исправляет, собирает — словом, занимается полезным делом. Они к этому присосались. Они поняли, что воровать можно, созидая что-то полезное. И не просто можно, а необходимо. То есть от авторитетов есть прок. Но играют они исключительно по своим привычным криминальным правилам. Вот это и худо. Они не могут избавиться от криминальных ухваток. Да и не хотят. Все к этому привыкли, то есть сжились с криминальной системой. Выработался стиль, какого нет больше нигде в мире. Откаты стали нормой. Президент, сам по себе честный и порядочный человек, с этим ничего поделать не может. Против него несокрушимый чиновно-криминальный монолит. Бороться с ним бесполезно, с ним можно только сотрудничать. Наверху сейчас все превратились в патриотов, да таких искренних! Попробуй что-нибудь против России… Они тебе глотку перегрызут. Называется это все капитализмом по-русски. Такие вот пироги, милые мои. Не выпить ли нам?