Вионор Меретуков - Млечный путь

— Закрой дверь! Пар садится!

Фокин озабоченно ощупывает голову и опускается на деревянный настил у моих ног.

— Здесь не так жарко… Я тут недавно прочитал Мильтона. У меня так забилось сердце, о, знал бы ты! — Он посмотрел на меня снизу вверх и криво улыбнулся. — Мильтон в своем «Потерянном рае» описывает падшего ангела, который восстал против Бога. Ты мне очень напоминаешь этого падшего ангела.

— Падшего ангела?

— Да, падшего ангела. Ты живешь по Прусту, для тебя жизнь — это феерия от рождения до старости. Ты хоть знаешь, кто такой Пруст?

— Откуда ж мне.

— Вот и фальшивомонетчик Цинкельштейн не знал. Это едва не стоило ему жизни. Интеллектуально подкованный убийца, загримировавшись под Деда Мороза, проткнул его чем-то острым вроде шила. К счастью, Цинкельштейн выжил.

— Зачем ты мне рассказываешь о каком-то фальшивомонетчике?

— У тебя есть шило, Илюшенька?

— Есть. И не одно. Могу подарить. Кстати, с каких это пор генералы расследуют убийства деревенских баб? Не мелковато ли для высокопоставленного полицейского чина?

— Не мелковато. Дело не в этой несчастной женщине. Чует мой длинный нос поживу, — Лева хихикнул. — Я ведь следователь по особо важным делам. А тут дело и особое, и важное. Я могу прогреметь на всю Россию.

— А ты, оказывается, еще и честолюбец!

— Мне нравится, — сказал он вдохновенно, — мне нравится загнать противника в угол и…

— И поставить ему мат, — сказал я, вспомнив, что Фокин неплохой шахматист и даже когда-то участвовал в каких-то турнирах.

Он кивнул.

— Да, загнать гаденыша в угол и поставить ему мат. Занятие до чрезвычайности увлекательное.

— Для садиста?

Он усмехнулся и покрутил головой.

— Это что-то вроде охоты на человека. Если бы не это, моя жизнь, и так-то не очень веселая, превратилась бы в каторгу. У меня грязная и тяжелая работа: не для чистоплюев. Я насмотрелся на трупы. Насмотрелся. Страшное зрелище, привыкнуть трудно. Но самое страшное — это календари. Это пострашнее трупов с оторванными головами.

— Календари?

— Да, календари. Обыкновенные, те, что стоят на рабочих столах. Они маячат у тебя перед глазами, маячат, маячат, словно для того, чтобы ты мог со всей определенностью знать, какие дела ждут тебя завтра, послезавтра, через неделю, через месяц. Переворачиваешь страницу, смотришь, что ждет тебя, допустим, в четверг на следующей неделе. А там три совещания, а вечером давно ожидаемое посещение оперы или визит к замужней даме, муж которой, следуя законам классического анекдота, торчит в командировке на Таймыре. Очень может статься, что ты и вправду будешь сидеть в оперном театре, наслаждаясь арией Неморино, или преступно греть свои старые кости возле прелестной жены командированного. Но может случиться и другое, непредвиденное и куда более неприятное: будешь ты, голубчик, лежать под двухметровым слоем глины на Хованском кладбище. Вот эта непредсказуемость завтрашнего дня меня угнетает. А тут еще все эти трупы с оторванными головами… Ах, Сапега, Сапега. Расскажу тебе страшную сказку. А ты слушай и на ус наматывай. В одном замечательном государстве, которое аршином общим не измерить, родился мальчик. Когда он подрос, ему вдруг захотелось стать богатым, честным и добрым. А сделать это было не просто, потому что все люди в этом государстве не соблюдали никаких законов, они воровали и убивали друга. Когда народу стало мало, все поняли, что если дело пойдет так и дальше, то людей в государстве вообще не останется, и некого будет грабить и убивать. Пришлось для блезиру создать государственные институты: парламент, суды, министерства, всяческие академии, общественные движения, оппозиционные партии и прочее. Стали строить современные больницы, благоустраивать города, возводить мосты через моря-океаны и много говорить о свободе слова, гуманизме, справедливости и особенно — о патриотизме. Но вот какая незадача, все так привыкли жить по бандитским законам, что все у них шло вкривь и вкось. В этом государстве хорошо жилось депутатам, миллионерам и генералам. И стал наш мальчик генералом. Этого ему показалось мало, и захотел он стать миллионером. Я тебя подозревал, милый мой Илюшенька, — сказал он без перехода. — И сейчас подозреваю. Меня на работе очень ценят именно за это — за умение подозревать.

— Значит ли это, что смерть продавщицы лишь предлог?

Он недовольно скривил губы.

— Меня ценят еще и за то, что все мои подозрения всегда — подчеркну, всегда! — находят подтверждение. Я ни разу не ошибся!