Вионор Меретуков - Млечный путь

Флоренция создана для того, чтобы губить нежные, доверчивые души. Если верить слухам, по количеству романтических историй на душу населения она превосходит Верону. Принято считать, что Флоренция опасней Венеции. Страшный город. В нем можно раствориться, как растворяется сахар в стакане с кипятком. Раствориться и стать его частью.

Этот город притягивает. Уже на второй день мне захотелось поселиться в нем навечно. И если бы не жара, которая царит здесь чуть ли не шесть месяцев в году, и не скудость средств, я, возможно, прикупил бы в предместьях Флоренции квартирку или домик.

Окна моего гостиничного номера смотрели на площадь Республики. По утрам я выходил на балкон и, попыхивая трубкой, с благосклонной улыбкой озирал окрестности. Пусть на краткий миг, но что-то в этом мире принадлежало и мне.

Слева, над крышей гостиницы «Савой», парил в серебристом мареве похожий на крышку гигантской масленки купол собора Санта Мария дель Фьоре. Справа, метрах в трехстах, высилась башня Арнольфо, будто высеченная из единого куска камня. Я любовался всей этой прелестью, курил и ждал, когда проснется моя очаровательная подруга — моя преходящая любовь, купленная на последние деньги.

Я не противился чувству. Вернее, его искусному суррогату. Суррогату счастья. Похожему на рекламу шоколадных конфет.

Девушка (язык не поворачивается назвать ее «проституткой») была чиста, как утренняя заря, и свежа, как дочь Гипериона и Фейи. Казалось, она провела ночь не с клиентом, а с возлюбленным — прекрасным Титоном.

…Внизу, в ресторане, мы пили утренний кофе с пирожными. Потом до полуночи бродили по городу. Все было, как в сусальном кино про любовь. Казалось, мы по уши погружены в незамутненные воды неореализма.

Вечером на площади Синьории произошло то, что уже несколько раз происходило со мной и прежде — в других местах. Вдруг странное чувство вошло в меня. Я остановился и замер. Огляделся. Увидел знаменитые статуи. Копии и оригиналы. Меня окружали сделанные из бронзы и мрамора фигуры богов и героев. Они очень походили на реальных людей. Только боги и герои были красивей и значительней.

Попирая подошвами древние камни, по площади толпами, группами и в одиночку сновали туристы со всех концов света.

Так было вчера и двести лет назад. И так будет завтра, и послезавтра, и через сто лет…

Я стоял и пытался разобраться в себе.

Во мне зарождалось удивительное ощущение. Это был коктейль из сладкой грусти, любви ко всему, что окружало меня, и короткого, как удар молнии, прорыва ко всем временам разом — в прошлое, настоящее и будущее.

На мгновение я потерял способность воспринимать себя как индивидуума. Я как бы разлился в пространстве, просочившись во все закоулки и потаенные места волшебного города.

Я вдруг почувствовал с трагической ясностью, что сюда, на эту площадь со стертой и выбитой брусчаткой, моя нога уже никогда не ступит, что это мгновение никогда не повторится, что это мое прощание с этим местом, что это не только прощание с этим местом, но это и мое постепенное и неизбежное прощание с миром живых людей, что это прощание уже началось, и это прощание мне дорого. И опять сладостное и горькое предчувствие частичного бессмертия охватило меня. Это можно сравнить с тем, что испытывает пылающий страстью рогоносец во время завершения любовного акта с любимой женщиной. Он уже знает, что очень скоро возлюбленная будет ласкать другого. Его охватывает томительное ощущение безвозвратной потери, сопоставимое с болезненно-сосущим чувством голода, когда у страждущего отбирают последний кусок, от которого зависит жизнь. Но сейчас любимая принадлежит ему и ласкает его, и он готов пойти на что угодно, даже на убийство — только бы продлить это сладостно-болезненное мгновение

Постояв некоторое время на одном месте и выжав из чувства грусти все до капли, я бросил взгляд на свою подругу. Ее глаза лучились счастьем — я не мог ошибиться.

Утром следующего дня я никак не мог разлепить глаза. Спал и спал. Я продолжал бы дрыхнуть, наверно, до вечера, если бы меня не разбудили странные звуки: словно ветер теребил шелковую ткань. Я открыл глаза. И увидел свою спутницу, застывшую посреди комнате в странной позе. На миг замерев с поднятыми руками и согнутыми в коленях ногами, она, не мигая, глядела прямо перед собой. Вряд ли она заметила, что я слежу за ней. Затем сделала движение, которое трудно передать словами. Я чуть с катушек не съехал. Было что-то завораживающе сексуальное в этих невероятных движениях, позах и частом дыхании. Это можно было сравнить с полетом амура, вооруженного стрелами и презервативом; если амуры существуют, то перемещаться в пространстве они должны именно так. Движения девушки были полны неги. Я лежал и наслаждался зрелищем. Как следствие, у меня возникла эрекция.