Марта Кетро - Рассеянная жизнь

В этом смысле её совершенно устраивали Тиква и американцы, последние только в теории — она не перебросилась с ними и словечком. Более того, первые полгода она их даже не видела и только представляла, ориентируясь по голосам. Папа наверняка блондинистый высокий клерк в белой рубашке, а мама невзрачная широкозадая брюнетка в очках. В иврите было обидное, но честное словечко «шмануха», от слов «шмена» — жирная, и «намуха» — низенькая, вот такая. Но как-то Поль шла мимо фалафельной возле рынка Кармель, услышала знакомую улыбчивую речь, оглянулась и поняла, что угадала только с очками. Женщина оказалась хоть и маленькой, но стройной, а мужчина невысокий, тёмный, типичный бритый тель-авивец в майке, никакого лоска.

Безымянной осталась и соседка-певица, которая читала рэп и обожала выводить джазовые рулады, страшно фальшивя. При этом умудрялась преподавать вокал, раскрывала голос начинающим исполнителям: что-что, а драть глотку от души она умела. Зато Поль знала имена пожилого наркомана в завязке (Дани), которого навещала сотрудница соцслужбы, и дементной старушки — Ривка. К той приходила чуть более здравая подружка и выкликала во двор, чтобы пособачиться. Сути конфликта Поль не понимала, как, впрочем, и обе его участницы. Ривка иногда что-то кричала Поль из окна, та улыбалась в ответ и шла к себе. В её квартирку вело отдельное крыльцо и контакт с соседями получался минимальный, был свой маленький дворик, где она расставила цветы и развесила зеркала, подобранные на помойке. Иногда находила горшки перевёрнутыми и грешила на Дани, у которого бывали приступы агрессии.

Поль осознавала, что и с ней самой не всё ладно, уж слишком её переклинило на одиночестве. Несколько месяцев посещала курсы иврита, но группа подобралась франко- и англоязычная, она ни с кем не сблизилась. В городе было несколько знакомых, большей частью бывших москвичей, переехавших совсем недавно, с некоторыми она раньше общалась только в Сети, по работе, а здесь впервые повидалась. В профессии Поль занимала нишу для «культурных девушек»: анонимно вела аккаунты нескольких маленьких брендов в Инстаграме и Фейсбуке, писала колонки про отношения на женские сайты и сочиняла подростковые романы. Для двух последних работ она имела псевдоним — Полина Грейф, который настолько прижился, что при переезде записала его в израильские документы, сократив имя до Поль. Тётка в аэропорту фыркнула:

— Ладно бы еврейское взяли!

Поль могла бы возразить, что фамилия папеньки — Грейфан, к тому же, английское grief соответствовало её характеру, она всегда была грустной девочкой. Но лишний раз спорить не хотелось: тётка же запретить не могла, документы на новое имя всё равно надо получать в МВД, ну и нечего ей объяснять. Но та не успокаивалась:

— Ну зачем «Поль», вы же не Полина по паспорту? Вы, может, не в курсе, на иврите «поль» — бобы, а ещё это слово «пэй-вав-ламед», читается и «фуль», варёные бобы. Хотите быть варёным бобом? Ну, как знаете.

Поль только улыбалась — она знала. Когда-то давно у неё были особо нежные отношения с одним из бобовых, да…

Дама всё не успокаивалась, и даже город вероятного проживания Поль — Тель-Авив — вызвал её неодобрение.

— Там же дорого, вы не потянете!

— Не беспокойтесь обо мне, я справлюсь.

И тётка махнула рукой. Эти новенькие всегда совершают одни и те же ошибки, никого не слушают, но свой ум не вложишь, невозможно прожить за человека его жизнь. Тем более, перед ней, скорее всего, очередная охотница за страховой медициной и синим израильским паспортом, из тех, что отсиживают в стране положенные полгода и возвращаются обратно, чтобы кататься по европам без визы, а потом вспоминают о гражданстве только когда по здоровью припрёт. Отменить бы тот закон о возвращении, по которому в страну тащат кого попало, основываясь на четвертушке еврейской крови… Но раздражение быстро погасло — да ладно, пусть живёт, может, будет ей мазаль [1] Мазаль — счастье, везение, судьба. , мужа найдёт, а то ведь одиночка. А тут и деток нарожает, хоть и возраст критический, но врачи у нас хорошие. На вид-то ей чуть за тридцать, своих не дашь — они там, в России, все помешаны на уколах всяких, ботоксах, молодятся. Чего боятся, чего так от времени прячутся, не понять…

Но раздумывать о судьбе упрямой бабёнки было некогда, на её месте уже сидел новый испуганный репатриант, ошалевший от перемен, происходящих в судьбе.

А Поль может и не знала, как оно лучше, но зато чётко представляла, чего хочет. Она хотела и это имя, и этот город, и ровно такую жизнь, как выбрала. В прежние времена стала бы оправдываться, объяснять что-то, налаживать отношения с соседями, вживаться в «настоящий Израиль», а не в собственный полупридуманный сновидческий Тель-Авив, который однажды окинула близоруким взглядом, досочинила то, чего не разглядела, и полюбила навсегда. Но той удобной девочки давно и следа не осталось, а нынешняя женщина хоть и не очень приятная, зато решительная и жизнью своей управляет сама, как умеет.