Мария Метлицкая - Легко на сердце [сборник litres]

Что просто кошмар думать про то, что должно было случиться, произойти, чтобы она поняла!

Через год с небольшим после аварии им разрешили поехать на море. Отель выбрали на самом берегу, в октябре, ну, чтоб без жары гарантированно. Погода была нежной и тихой – солнце по-осеннему медленно потухало и не докучало. После завтрака они шли на берег, садились в шезлонги и просто смотрели на море. Подолгу молчали. Иногда читали или дремали. Иногда болтали. Так, о чепухе. Строили планы. Мечтали, чтобы дочь наконец вышла замуж и поскорей, поскорей, осчастливила внуками.

– Ты кого хочешь – пацана или девку?

– А мне все равно. Лишь бы был!

«И ты – лишь бы был. Просто был рядом, и все».

Казалось бы – малость!

Чтобы я понял?

И вся, собственно, жизнь. Сашка прожил еще три года. Тяжело, трудно и – очень счастливо. Иногда приезжал Прокофьич и увозил их на заимку. Естественно, летом. Они лежали на берегу озера, смотрели на воду и подолгу молчали. Если поднимался ветерок, жена тут же начинала тревожиться, вскакивала и укрывала мужа одеялом. Потом доставала из сумки еду – вареное мясо, хлеб, огурцы – и принималась его кормить. После еды Сашка блаженно откидывался на раскладном стуле и закрывал глаза. Засыпал.

Лена шла мыть посуду, протирала ее полотенцем, поправляла под ним подушку и подтыкала одеяло, садилась рядом и смотрела на него, спящего.

Лицо его было спокойным и безмятежным. И как ей казалось – счастливым.

Впрочем, наверное, так и было. Женщины в таких делах ошибаются редко.

Когда касается счастья или речь идет о любви.

Любочкин проснулся среди ночи, открыл глаза и испугался – господи, вот ведь со сна! Забыл, что вчера загремел «под панфары». Уличный фонарь светил желтым светом прямо в глаза, и он сел на кровати, свесив худые, мосластые ноги.

В палате стоял мощный храп. Рулады раздавались со всех сторон и разнились мощью, «мелодиями» и интервалами.

Пахло лекарством и мокрой мешковиной. Любочкин поморщил нос, нашарил под кроватью тапки, встал, подтянул «семейники» и пошел к двери.

Дверь была приоткрыта, и он выглянул в коридор. В коридоре было темно и тихо, только в конце, у входной двери, мерцала тусклая голубоватая лампочка.

Он постоял, раздумывая, и вдруг почувствовал такой голод, что у него закружилась голова.

Вспомнил – вчера не обедал и даже не ужинал. Утром, дома, съел два яйца и выпил пустого чаю. Сахара в доме не было, а просить у соседа совсем не хотелось.

Он громко сглотнул тягучую слюну и двинулся по коридору. Шел на запах – невнятный, почти неслышный, но все же уловимый голодным человеком.

На двери было написано: «Буфет».

Он толкнул ручку, и дверь открылась. На столе, положив голову на полотенце, спала женщина. По плечам видно – крупная. Она подняла голову, протерла глаза и, увидев Любочкина – в черных трусах по колено, в голубой застиранной майке, в больничных тапках на три размера больше положенного, – рассматривала его пару минут, потом, широко зевнув, хмуро спросила:

– Не спится? Шляются тут… по ночам!

Любочкин потер ногу об ногу, пригладил от смущения свой редкий чубчик и радостно кивнул.

– Не спится, ага! – А потом как можно жалобнее заканючил: – Есть охота! Сутки не ел. Вы уж, уважаемая, простите, но… Нет ли у вас чего?

Женщина что-то пробормотала, опершись руками о стол, тяжело поднялась и подошла к холодильнику.

Вытащила блюдце с кубиками сливочного масла и с полки достала батон.

– Садись, – приказала она, – есть вот еще печенье.

Любочкин уселся на табуретку, нарезал батон, положил на него масло и попросил:

– А чайку? Не найдется?

Буфетчица снова вздохнула и пошла к титану.

– Найдется. Горе ты луковое!

Чай был совсем не горячий, но сладкий. Любочкин жевал хлеб с маслом и запивал его сладким чаем. Три куска с маслом, три печеньки, и – жизнь хороша!

Он расслабился, прислонился к стене и, погладив себя по тощему брюху, счастливо сказал:

– Хорошо! – И тут же добавил: – Спасибочки вам огромное! Сразу видно – хороший вы человек. И женщина добрая.

– Иди уж, – махнула рукой «хороший человек и женщина добрая» и, глянув на часы, добавила: – Иди уж, поспи. Третий час! А в шесть они все… Забегают, загомонят. Не поспишь, – вздохнула она. – Больница!

Он кивнул, прикрыл дверь и поспешил в палату. В палате по-прежнему стоял мощный храп.

«Наелись, – раздраженно подумал Любочкин, – котлет с макаронами – вот и храпят, черти пузатые!»