Татьяна Перцева - Город уходит в тень

А маме оставалось шить грации у нашей портнихи Анны Ивановны, жившей на улице Алексея Толстого, в самом уголке, в крошечном двухкомнатном домике, одну комнату которого занимали две ее племянницы. В другой жили Анна Ивановна и ее муж. Доживали. Оба их сына погибли на войне, и это разом прибило стариков к земле. Они и тогда были очень немолоды. Ее муж возился в саду — прекрасный был сад, что там только ни цвело. На стенах их комнаты висели многочисленные картины, с потолка свисала дореволюционная люстра из стеклянных палочек, стояло множество безделушек, когда-то кем-то привезенных из Японии, тоже до Революции. Они словно остались в том, другом, прекрасном времени, я все называла их старосветскими помещиками… Нужно было ощутить ту старозаветную атмосферу какой-то несомненной чистоты и порядочности. Для меня они остаются олицетворением старого Ташкента. Старого русского Ташкента. Только такая молодая дура, как я, могла не расспросить их о прошлом. Теперь и болит, а расспросить некого…

А шила она прекрасно. И готовила тоже.

И каждый раз показывала маме новое платье, которое сшила для себя… А мама каждый раз восхищалась.

Вы себе не представляете, как мирно, как счастливо становилось на душе, когда я попадала к ним в домик. Давно уже ничего подобного не испытывала. Да и не испытаю больше.

Сейчас комбинации совсем вышли из моды, вместе с панталонами, и лосины совсем другие. А у меня бережно хранится та самая советская комбинация, в которую я давно не влезаю…

Последнее время постоянно читаю слово «керосинка» в применении к керосиновой лампе. Это два разных прибора. Абсолютно разных. Хоть и работают по одному принципу.

Как подумаю, как вспомню… Бедная моя мама. Сколько же всего на ней лежало. И не только на ней. На всех мамах нашего двора. Были вдовы. Были такие, как моя мама. Пап почти никогда не бывало дома. Даже по вечерам. Потому что папы были горняками и в основном работали на рудниках. Далеко от дома. Во дворе привычно звучало: «Ленгер», «Кзыл-Кия», «Сулюкта»… Папы приезжали нечасто. Мамы отдувались за всех.

Утро. Принести уголь из сарая. Хорошо, что были сараи и в них был уголь — одно из преимуществ семей горняков.

Принести воду из крана во дворе. Заметьте, второй этаж. Высокий этаж.

Выгрести золу из двух печей.

Растопить печь-контрамарку (если зима). Растопить просто печь, для отопления и готовки. С четырьмя конфорками, в каждой три конфорки, мал мала меньше. На печи обед готовить легче и быстрее. Открытый огонь. И духовка — можно испечь пироги или торт. Что и делалось, кстати.

Бежать на работу. Через день. До поздней ночи.

Хуже приходилось летом. В смысле стряпни. Печку в ташкентской жаре не разожжешь.

Вот тогда и пускали в ход керосинку. Керосинка была проста в обращении. Я научилась обращаться с ней уже лет в семь. Лет в девять — готовить; конечно, самые простые блюда. Верхняя часть, в которую вставлялся широкий длинный фитиль, откидывалась, в нижнюю наливался керосин из мятого алюминиевого бидона.

Фитиль можно было выкручивать или закручивать, как в керосиновой лампе.

Недостаток заключался в том, что обед готовился ужасно медленно. Невыносимо.

Потом появились двух- и трехфитильные керосинки, что несколько ускорило процесс. Копоть и вонь, конечно, но к ним привыкали.

На примусе можно было сготовить быстрее, поскольку он работал по принципу паяльной лампы. В примусе была форсунка, из которой вырывалось довольно высокое открытое пламя, но примусы имели неприятную привычку взрываться, из-за чего в нашем доме их не было. Нужно было вовремя прочищать их специальной иглой.

Потом в продаже появились керогазы. Еда на них тоже готовилась быстрее. Но конструкция была довольно сложной. Там так просто верх не поднимешь и керосин не нальешь. Там нужно что-то снимать, потом снова надевать… Хорошо, что мама, покупавшая все новинки, как-то не догадалась купить керогаз. У нас его точно не было, я картинки видела. Керогазом все называли двухфитильную керосинку.

Летом пекли в электрической духовке, не знаю, как мама ухитрялась в ней печь, потому что температурный режим не выставлялся.

Позже появился прибор под названием «чудо». Круглая, довольно большая алюминиевая форма с крышкой, от которой тянулся электропровод. В некоторых формах посредине была дырка, окруженная чем-то вроде довольно высокой трубки. В таких полагалось печь кексы. Почему-то считалось, что кексы должны быть большими и с дыркой посредине. Форма от «чуда» есть у меня до сих пор. Крышка потерялась, а в этой форме мама очень долго пекла бисквиты в газовой духовке. Потом я забрала форму себе и тоже долго пекла в ней бисквиты. Вот такое наследство.