Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Совершенно немыслимые сейчас темы. И, я бы сказала, немыслимый менталитет.

Всего-то шестидесятые.

И все еще живы.

Сквер и ОДО.

Парки.

Чинары.

Прекрасные дома.

Прекрасные памятники.

Скульптуры на Педагогическом.

Настоящие базары, а не их призраки.

Жив город.

Главное, улицы.

Улицы не вымершие.

Посмотрите на улицы нынешнего Ташкента. Редко-редко пройдет кто-то. Если не споткнется. Асфальт не клали уже лет …дцать. Стерт до камешков.

Еще не разъехались греки, главные портные и парикмахеры города. Пройдет не так много лет, и за ними последуют русские, евреи, армяне, узбеки, татары…

И никто не будет вспоминать, что раньше, при колонизаторах, абсолютно все жители Республики ездили в Москву не улицы подметать и заборы красить, а исключительно в командировки, на съезды, в отпуск, на декады узбекского искусства, гастроли и, конечно, учиться. В институтах и аспирантурах. А не на базаре торговать.

Дом из теплого превратился в ледяной.

Идешь раньше по улице — все свои. Ей-богу. Как в деревне. Почти все знакомые. Особенно на рынке и на Бродвее. Словно какой невидимой нитью связаны. Ощутимое тепло. Всеобщая доброжелательность. Даже перебранки на Алайском какие-то незлобные. Как вроде полагается для приличия.

Мы купались в этом райском тепле, не подозревая, что где-то может быть иначе. Что где-то может не быть таких парков. Таких деревьев. Таких необыкновенных домов. В которых жили необыкновенные люди, столько сделавшие для страны. Им бы кланяться в пояс, мемориальные таблички на двери прибивать. Нет. Всячески стирают память.

Кому могло прийти в голову, что в городе появятся серийные маньяки и примутся зверски уничтожать все, что нам дорого? Даже тем, кто уехал.

Кому могло прийти в голову, что из своеобразного, необыкновенного, сказочного, экзотического города слепят вот это «дорого-бахато», с уничтоженными озерами, изувеченными парками (как вспомню парк Тельмана с пенопластовыми колоннами у входа и изуродованной лестницей), убитым Сквером, снесенными домами, памятниками и скульптурами? Одни пошлые пластмассовые олени чего стоят! И изломанные световые фигуры на тротуарах. Разве могли быть в прежнем Ташкенте красные фонари на улицах?! Думаю, те, кто разрешал их ставить, просто не знают, где именно вешали красные фонари…

Еще и сокрушаются, что туристов мало. Кому нужен бездарный новодел, который не выдержит мало-мальски сильного землетрясения? Или надеются, что за последующие сто лет кто-нибудь умрет, либо ишак, либо эмир, и сажать будет некого?

Разве представляли те, кто радовался уходу «оккупантов и агрессоров», что ИХ улицы будут уничтожать, ИХ дома будут сносить, выгоняя хозяев, ИХ холодильники будут официально проверять, да еще с комиссией?

Конечно, воровали и тогда. Но такие масштабы тем ворам не то что не снились, а даже в голову не приходили.

Как не приходила в голову и возможность сноса. Возможность вырубки. Возможность уничтожения. Возможность убийства. Особенно Сквера.

Не знаю, читали ли вы Шарля Де Костера. Роман о Тиле Уленшпигеле. Клааса, отца Тиля, сожгли на костре по обвинению в ереси — тогда Бельгия и Нидерланды звались Фландрией, которая находилась под властью испанского короля и католической церкви. Тиль носил на шее мешочек с пеплом отца и повторял: «Пепел Клааса стучит в мое сердце».

Что-то в этом роде я испытываю при воспоминании о Сквере. Самые отвратительные беззакония не вызывают во мне таких гнева и скорби, не дающих мне спокойно жить.

Сколько бы ни прошло лет.

Пепел убитого Сквера стучит в мое сердце.

Я ездила в Ташкент три года подряд. Это когда ностальгия стала нестерпимой.

Ташкент чужой. Свои только люди. Они по-прежнему добры, гостеприимны, душевны — словом, такие, какими никогда не станут люди ни в одной части света (об остальных странах Средней Азии я не говорю, очень мало сталкивалась).

А город чужой. Мне не хочется гулять по чужому городу. Я и не гуляла. Встречалась с друзьями и снова страдала, только не от ностальгии. От обиды. Я понимаю, что города должны меняться. Но не так. Не так варварски. В голове то и дело всплывало слово «беспредел». Но друзья… друзья остались прежними. Некое родство душ, объединяющее ташкентцев, не умерло. Пока не умерло.

Когда-то я каждый год ездила из Москвы в Ташкент. Никуда больше. Ни на какие курорты. Только в Ташкент. И приезжая, я неизменно погружалась в то, что называется счастьем. Вот просто счастье быть в родном городе. Там свое, здесь — чужое. Этот привкус чужого не исчез до сих пор. Но появился и по отношению к Ташкенту.