Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Да. Чем это плохо? Если, конечно, ты будешь великодушен и примешь мою любовь. И что тебя так беспокоит: твои права собственника?

— Меня беспокоит, что мне не вынести всего этого.

— Не стоит ли все же попробовать?

— А что Джулиус?

— Он мой крестный отец. Мой бог-отец, без замаха на прописное «Б». Он открыл мне глаза на меня самое.

— Я спрашиваю: ты хочешь выйти за него замуж, или продолжать жить с ним, или как?

— Мы с Джулиусом свободны. Он понимает, что это такое. Есть возражения?

— Нет, — сказал Таллис. — Но твой вопрос нелеп. Все это абсолютно ложное. В том смысле, что это ложное поведение, ему нельзя следовать, ты просто не понимаешь смысл слов, которые произносишь… — Как объяснить ей? Он встал, подошел к окну, посмотрел на ряды припаркованных машин, похожих на разноцветных толстых свиней, на белую стену с хорошо выкрашенными черными деревянными балками дорогого особняка напротив. Схватить ее в объятия и заорать? Подействует ли это?

— Прости, Таллис, мне кажется, что я наконец-то во всем разобралась. Выходя за тебя, я была не проснувшимся полуребенком.

— Возможно. И все равно… — Он сосредоточенно смотрел на машины.

— Ну а теперь я проснулась. Джулиус разбудил меня. Таллис, я думала, ты приобщаешь меня к добродетели, а ты нес мне зло.

— Я твой муж.

— Мерзкое, давящее слово. И в данном случае бессмысленное.

— В нем очень важный смысл. Морган, я думаю, что ты себя не понимаешь. Тебе необходим настоящий дом, чувство крепкой связи с людьми, стабильность.

— Но почему бы мне не иметь их, черпая из всех источников? Ты что, пытаешься проявить власть?

— Смешно. Руперт тоже говорил мне о власти. Но это не имеет отношения ни к власти, ни к правам собственности. Что я могу сделать или что я могу потребовать в своей нынешней жалкой позиции? Я уверен, что ты меня любишь, и просто хочу, чтобы этой любви был дан шанс.

— Ты думаешь, что я кривлю душой?

— Я думаю, что ты безнадежно увязла в теории. — Он повернулся и посмотрел ей в лицо. — Ты гонишься за несуществующими абстракциями. Случится что-то совсем другое.

— Ты умеешь влиять, Таллис, — сказала она. — Ты умеешь влиять, я это не отрицаю. Но я не поддамся тебе еще раз. Ты всегда умудрялся заставить меня чего-то стыдиться. Тебе и твоей святой простоте это почему-то всегда удавалось.

Таллис молчал.

— Прости, я совсем не хочу быть жестокой, но мой путь идет теперь прочь от вины и стыда. Мне казалось, что с тобой я погружусь на какую-то невероятную глубину. Выходя за тебя замуж, я чувствовала, что убиваю себя. Но почему-то тогда это казалось прекрасным. Выяснилось, что я не смогла убить себя. А на невероятной глубине я потеряла даже способность любить. Мне нужно вырваться на простор, дышать вольным воздухом, подняться высоковысоко и обрести свободу, свободу, свободу. Только на вольном воздухе я смогу в самом деле любить людей. Я хочу любить так, как могу. Именно этим и все должны руководствоваться.

— Звучит разумно, — сказал он, — и все-таки… Господи, рядом с тобой я глупею. Может быть, я и в самом деле глуп. Во всяком случае, в том, что касается тебя.

— Ты не глуп. Но мой внутренний мир гораздо сложнее, чем твой.

— Понимаешь, я чувствую, что мы связаны, как связаны между собой кровные родственники. Расстаться с тобой для меня так же немыслимо, как расстаться с папой.

— Ну и сравнение, Таллис! Лестного для меня в нем немного. Ведь с этим милым старым занудой тебя не связывает ничто, кроме заскорузлого чувства долга.

— Я, наверное, плохо выразил свою мысль. Брак — это символ кровной связи, создание новых семейных уз.

— Ну а я не в восторге от любых уз, и семейных, и прочих.

— Я говорю не о скованности, я говорю о соединении.

— Не разводи сентиментальность, это невыносимо. И не говори о браке как о некоей категории.

— Конечно, это одна из категорий. Все на свете принадлежит к той или иной категории, и брак — категория. Связывающая прошлое с настоящим.

— Ну а для меня он был соглашением. И для меня прошлое кончено, ликвидировано, похоронено.

— Морган, прошу тебя. Я пытался найти… Пусть это будет не напрасно.

— Таллис, да ты теряешь над собой контроль! Ну давай расскажи: как же я тебя ранила? Интересно послушать.

— Не говори так.

— Таллис, милый! Не взывай к моей жалости. Чтобы произвести на меня впечатление, ты должен обратиться к моей нравственности, а не к состраданию. Но ты не можешь. Тебе никак не настроиться на мою волну, ты просто не понимаешь половины того, что я говорю. Таллис! Если б ты мог хоть немного, совсем немного перемениться, стать хоть чуть-чуть другим! Но об этом бессмысленно говорить, ты никогда не переменишься.