Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Саймон! Какая удача! Боги услышали мои молитвы.

— Но что это значит?..

— Входи! Господи, это и впрямь забавно. — Морган бурно расхохоталась. Когда повернулась, выявилась вся скудость размеров прикрывавшего ее лоскута. — Ну же, Саймон, входи, я так рада, так рада!

Он прошел вслед за ней в гостиную, причудливо освещенную косо падающими в окна лучами заката. Впечатление было такое, словно в комнату только что угодила бомба. Подушки разбросаны по полу вперемешку с осколками, на которых видны следы какого-то китайского орнамента. Над одним из окон огромные дыры: там явно вылетели из стены большие куски штукатурки. Длинный медный прут для крепления занавесок и комом свалившаяся бархатная штора — под ним. Другой медный прут с накрученным на него белым нейлоном пересекает окно по диагонали.

— Милый Саймон! — кричала Морган. — Как здорово, что ты пришел. Я уже начинала впадать в отчаяние. Надо, наверно, как-то прикрыться занавесками, но, впрочем, какого черта! Тебе ведь не впервые видеть меня голой.

— Вообще-то впервые, — промямлил Саймон. — Если ты помнишь, мы тогда света не зажигали.

Морган вдруг перестала смеяться.

— Душечка Саймон, дорогой Саймон, — прошептала она и, посмотрев на него долгим взглядом, медленно обняла за шею.

— Но где же Джулиус? — с испугом отстранился Саймон.

— Уехал на уик-энд. — Морган снова расхохоталась. — О боже, я сдернула занавески, потому что должна была сделать хоть что-то. А они рухнули на эту китайскую штуку. Посмотри-ка на черепки. Вещь подлинная?

— Боюсь, что да. Это эпоха Тан, — ответил Саймон, рассмотрев несколько осколков.

— О господи! Дорого стоит?

— Дорого. Но послушай, Морган, кто тут сошел с ума: ты или я? Что все-таки происходит? Почему ты сдирала занавески? И почему ты голая? И почему?..

— Потому что Джулиус изрезал мою одежду.

— Изрезал твою одежду?

— Да, милый. Видишь ли, я прыгнула к нему в постель.

— О!

— Ничего не произошло, ну совсем ничего, вот только он изрезал мои тряпки, и теперь мне не во что одеться. А впрочем, посмотри сам… — Она выскочила в прихожую и, вернувшись с ворохом чуть заметно пахнущих пудрой шелковистых обрезков и ленточек, кинула его в руки Саймону, который — встревоженный и расстроенный — тут же испуганно уронил его на под.

— Но зачем он так сделал? Что именно?..

— Он на меня немного разозлился. А зачем сделал это, не знаю. Может быть, это показалось ему забавным. Причины всех поступков Джулиуса — тайна. И все же согласись, что это поразительно! Разве кто-то другой додумался бы взять и раскромсать все на куски?!

— Все-таки мне непонятно…

— Я тебя не шокирую? Хочешь, прикроюсь занавесками?

— Нет-нет. Но разве тебе не холодно?

— Ничуть. До твоего прихода я мерзла, думала, что придется здесь ночевать, и сдернула занавески, чтобы укрыться ими, как одеялом. Но теперь, когда ты пришел, я успокоилась и мне тепло.

— Почему ты не наденешь что-нибудь из вещей Джулиуса?

— В том-то и фокус. Он запер спальню, а во всей остальной квартире нет не только одежды, но и клочка ткани. Одно это посудное полотенце, которым я обмоталась, хотя к чему это, ведь мы такие старые друзья! — Содрав с себя полотенце, Морган решительно зашвырнула его подальше и снова расхохоталась, а потом весело пустилась в пляс.

— Ну и ну, — пробурчал Саймон. Он сидел на диване, смотрел на нее и вдруг понял, что совершенно раздетую женщину видел всего лишь однажды — во время противного, привкус вины оставившего посещения парижского стрип-клуба. И, разумеется, никогда не видал ни одной из своих знакомых, прыгающей (тряся от смеха и быстрых движений грудями) по квартире в самом центре Лондона. Зрелище оказалось не из приятных.

— Морган, прошу тебя. Нам нужно что-то предпринять. Ведь Джулиус может вернуться.

— Он не вернется. — Морган наконец остановилась. — Он уехал на ярмарку в Харбароу.

— На ярмарку в Харбароу?

— О господи, не все ли равно куда. Уехал. Конечно, мы должны что-то предпринять. Но сейчас я наслаждаюсь, как никогда в жизни.

— Я — нет.

— Саймон, да ты боишься меня! Как это трогательно. — Подойдя к дивану, она опустилась на корточки и положила локти ему на колени. Потом осторожно взяла его за руку, подвела ее под одну из грудей и закрыла глаза. «О боже», — прошептал Саймон. Руку он не убрал, и она продолжала поддерживать что-то влажное, мягкое, теплое и тяжелое.

Без одежды Морган смотрелась так необычно, что он с трудом узнавал ее. Загорелое с остренькими чертами лицо стало похоже на птичью головку, казалось старообразным и как бы стертым. Очарование и живость человеческого облика исчезли. Лишенные очков глаза казались застывшими и слепыми. Длинная шея сидела на твердых костистых плечах и упиралась в резко выступающие ключицы. Там, где ее закрывал купальник, кожа осталась белой. Округлые груди слегка обвисли, а темная дорожка между ними пахла потом. Кожа ложилась кое-где складками, а ниже талии — кольцами; бедра круглились, сужались, делали новый изгиб; колени блестели. Саймон видел все это и не видел. Его наполняли тревога, жалость и отвращение. Кроме того, появилось физическое возбуждение и какая-то дурнота.