Пол Маквей - Хороший сын

Я все рассчитал точно. Я был уверен, что военный патруль пройдет мимо до того, как Ма вернется. Все уже будет кончено. Смотрю вправо, влево по улице — пусто.

Моль вернулась первой, легла спать. Пэдди — попозже, он еще храпит. Они бы в любом случае не сунулись к нему в комнату. И Ма тоже. С тех пор, как он ее избил, она спит на диване. Ей бы уже давно полагалось вернуться с работы.

Обычно копы и бриты проходят тут каждые две минуты, но как раз сегодня, когда они мне нужны… черт, а вот и Ма. Влетаю обратно в дом. Ищу, где бы мне спрятаться. В угольной яме.

— Ты чего тут торчишь, Микки? — спрашивает Ма.

Видимо, заметила меня и пришла следом.

— Мне не спится, — говорю. Виду нее замученный. — А ты где была столько времени?

— Они устроили сидячую демонстрацию в клубе. Я решила, останусь до конца и сразу все уберу, чтобы потом обратно не ходить.

Смотрит наверх.

— Он у себя в комнате, — говорю. — Я его дотащил. Не буди его, Ма.

Ма крутит кольцо. Кладет кошелек на каминную полку, идет на кухню. Кидаюсь к кошельку, но замочек долго не открывается.

— Ты чего делаешь? — спрашивает за спиной мама.

— Ничего.

Я весь как в огне, когда кладу кошелек обратно на полку.

Ма входит в комнату и с размаху бьет меня по лицу.

— Ты зачем крадешь деньги у матери? — Впивается зубами в свой кулак.

— Я не крал, мамуля! — кричу я.

Еще один крепкий удар.

— Ты, как твой долбаный Папаня.

— Нет, мамочка. Я…

Еще один удар.

— Не смей врать. Я этого не потерплю.

— Я ничего не крал, мамуля. Богом Всемогущим клянусь! — Хватаю ее за локти. — Я хотел положить туда деньги за щепки. Думал, если в руки отдам, тебе будет неприятно.

— Микки, Микки! — вскрикивает она.

— Прости меня, мамуля, — стону я.

Идет ко мне, я отскакиваю.

— Мамуля, не бей меня, больно.

— Прости, сынок. — Обнимает меня, прижимает к себе. — Я так устала. Мама очень устала, сынок.

Ма плачет. Они никогда раньше не просила прощения.

Перестает плакать, смотрит в пол. Потом идет к лестнице.

— Наша Мэри говорит, мне сегодня в школу. — Так я пытаюсь ее отвлечь.

Ма смотрит на меня, крутит чертово кольцо. Я когда-нибудь сниму его у нее с пальца и спущу на фиг в унитаз.

Она садится на ручку дивана, смотрит в окно. Я жду. Придвигаюсь к ней ближе, так, будто боюсь спугнуть птичку, бабочку или пчелу. Дотрагиваюсь до ее ноги. Мэгги так раньше делала, когда я начинал считать ворон, — потому что боялась, вдруг я никогда не очнусь? Мама берет мою руку. Моя мамочка держит меня за руку. Она это делала, только когда я был совсем крошечным. Мне больно, в руке-то занозы, но это так здорово, что я ничего не хочу говорить. Только поморщился слегка, не сдержался. Она смотрит мне в лицо, потом на руку. Поглаживает. Дует на нее. Я опять мамин любимый малыш.

— Давай, со мной пойдешь, — говорит она.

— Куда? — спрашиваю.

— Я-то знаю, куда, а ты скоро узнаешь.

— Куда, мамуль?

— Хватит болтать! — обрывает она. — Идем.

Выходит, я следом, бросив последний взгляд наверх. Да никто в эту комнату не сунется. А патруль я на улице найду.

Идем по Брэй, по Боун, пересекаем Клифтонвиль-Роуд. Всю дорогу ни слова. Мне нужно в туалет. Как будто меня два кулака толкают в живот, выпихивая все наружу. Я даже шутить не могу. Ма ведет себя очень странно.

Зашла в телефонную будку. Моя Ма. Звонит. Из автомата. За всю свою долгую-долгую жизнь я не видел, чтобы Ма звонила по телефону — и от других об этом не слышал. Пихает туда один десятипенсовик за другим. Целую вечность. Как будто у нее денег куча. Не могла она узнать, что я сделал. Не может звонить в полицию.

Позвонить в полицию. Да, это выход!

Вижу, как Ма плачет в телефон. Молит о чем-то. Выглядывает, указывает на меня пальцем. Слышу, как она выкрикивает:

— Мой сын!

Боженька. Хоть сбегай. Откуда она узнала? Говорят, мамы все знают. Но она точно меня не заложит. Тем более копам. Или заложит? Ради Папани. Заложит?

Помни, его она любит больше, чем тебя.

Смотрю вправо, влево по Олдпарк-Роуд. Можно рвануть туда, на протский участок — они, правда, меня, скорее всего, убьют. На Боун? А потом куда?

Мама выходит из будки, сморкается — глаза в красных прожилках, веки распухли.

— Мамуля, дашь мне десять пенсов? Я хочу Мартуну позвонить. Можно? — спрашиваю.

Она очень расстроена, плохо соображает. Достает десятипенсовик из кармана. Тяну на себя тяжелую красную дверь с маленьким окошком, она с грохотом захлопывается у меня за спиной. Смотрю на Ма, но она слишком занята собой и не замечает, что для этого звонка не нужны мне никакие десять пенсов.