Пол Маквей - Хороший сын

Погодите-ка. Мама не весь долг вернула? И сколько за ней еще?

— Миссис Малоуни, положите, пожалуйста, эти пятьдесят пенсов к другим деньгам. В счет маминого долга.

Она улыбается, берет меня обеими руками за щеки и нагибается, почти касаясь моего носа своим. С такого расстояния мне видны все морщинки у ее рта — похоже на кошачью попу.

— Мало тут таких, как ты, Микки Доннелли, — говорит она. — Надеюсь, твоя мамочка знает, какой у нее хороший сын.

Перебираюсь на Этна-Драйв, ухватившись одной рукой за стену и подтянувшись на другой. Навстречу идет девчонка. Мартина! Идет прямо на меня. Нужно ей что-то сказать. Первая наша встреча один на один во всей моей длинной печальной жизни.

Иду, пинаю по ходу дела осколок стекла. Поднимаю глаза — ого, ну надо же, это ты, что ли?

— Привет, Микки, — говорит она, и даже в ее обычном голосе слышна улыбка.

— Приветик! — говорю я, весь такой — круче некуда.

— Чего у тебя с головой?

Хмурюсь, приглаживаю челку. Под пальцы попадает порез. Но это ж было сто лет назад.

— Под бомбу подвернулся, — роняю я, поворачивая голову набок, чтобы она могла разглядеть. — Только не говори никому.

— Под ту, здоровущую? Ничего себе! Покажи-ка, — говорит она, точно бабочка машет крылышками, крылобабочка такая… Дотрагивается до шрама. Дотрагивается до меня.

Я втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, будто мне очень больно.

— Прости, болит, да? — спрашивает она.

— Да не, ничего. — Я изображаю храбрость. — Можешь еще потрогать.

— Если б меня так поранило, я б ревела с утра до ночи, — говорит она, блестя голубыми глазами.

— А я тебя на той неделе видел в спектакле. Ты обалденно играешь! — выдаю я. Она улыбается. — Лучше всех на свете, честное слово!

— Да нет, ты чего. Вот Бридж действительно обалденно играет. — Смотрит на свои туфельки и белые гольфы.

— Вот и нет, ты ее в сто раз лучше, — говорю я, и Мартина улыбается еще шире. — В сто тысяч раз лучше, — добавляю, и она улыбается и вовсе во весь рот. — Я еще никогда не видел, чтобы кто-то так здорово играл на сцене. Тебя хоть в телевизоре показывай, а уж я-то в этом понимаю, потому что столько, сколько я, никто в Ардойне телевизор не смотрит.

И киваю утвердительно.

Мартина вся заливается краской. А я уже и раньше залился. Она просто ужасно застеснялась, даже не знает, куда глаза девать. А я и сам не знаю, потому что понял, что именно она сейчас чувствует. Мне не придумать, что сказать дальше, поэтому я еще раз дотрагиваюсь до шрама и испускаю еще один вдох типа «ох, как же мне больно».

— Что, здорово болит? — спрашивает она, доставая руку из кармана своего изумительного платья — в голубую клетку и с кружавчиками. Нежно, очень нежно касается моего лба. В проулке гомонят мальчишки. Мартина тоже их замечает.

— Давай сюда.

Срывается с места. Я бегу за ней по задам Хайфилд-ского клуба. Он как в клетке — ограда, зарешеченные ворота. Чтобы войти, надо позвонить. Теперь все клубы такие, потому что проты вечно в них врываются и устраивают стрельбу.

Мартина подошла к ограде. Стоит ко мне спиной, высматривает, что там с другой стороны.

— Ты чего? — спрашиваю.

— Так, смотрю, не идет ли кто.

Видимо, боится, что Бридж увидит ее со мной. Проверяю со своей стороны — мальчишки свалили. Смотрим друг на друга. Опускаю глаза в землю.

— Подойди-ка сюда на минуточку, Микки, — просит она.

Я, конечно, нервничаю, но подхожу: она должна видеть, что я готов сделать все, что она попросит. Для нее я на все готов. Даже самый сухой сухарь проглочу.

— Микки, можно спросить у тебя одну вещь?

— Конечно.

Надеюсь, что-нибудь про космос. Или Египет. Или Америку.

— Дашь слово никому не говорить?

— Честное слово, чтоб мне провалиться на этом месте.

— Никогда и никому? — уточняет она.

— Богом клянусь.

— Не разболтаешь? — Она встряхивает золотистыми волосами, и с них — честное слово! — осыпается золотая пыль.

Я сильно-сильно морщу лицо, облизываю палец.

— Господом Всемогущим клянусь, — говорю я и осеняю крестом свое сердце. Смотрю на нее в упор. Она оглядывается в обе стороны, наклоняется ближе.

— Ты умеешь тискаться? — шепчет.

Блин. Мне положено уметь, я ж парень. Во писец! Нужно было все-таки попробовать с Терезой Макалистер там, на Яичном.

— Да. А ты чего, нет? — спрашиваю.

— Не-а. — Она отворачивается. — Покажешь?

— В смысле, покажу? Мы, типа, сделаем?

— Ага.