Пол Маквей - Хороший сын

Зеваю и потягиваюсь, но тихонько, потому что хочу поиграть с Киллером, пока все еще спят. Сквозь особые венецианские жалюзи полосками льется солнечный свет. Без шороха-звука выбираюсь из своей кровати на втором ярусе, сползаю по металлической лесенке — аккуратно, чтобы не поскользнуться в носках. По марсель-марсовски переступаю через Пэддины одежки, выхожу за дверь. Ни звука, ни движения. Десять из десяти.

На цыпочках спускаюсь с лестницы, поворачиваю ручку в дверях гостиной и пихаю дверь вперед — медленно-медленно, тихо-тихо. Гляжу наверх, протискивая задницу в дверной проем, пятясь, вхожу в гостиную. Аккуратно прикрываю дверь. Есть! Никто не проснулся. Несколько раз подскакиваю и пляшу ирландскую джигу.

Замираю. На нашем диване — мужик. Сейчас обмочусь со страху. Или в обморок упаду. Мне закричать? Грабителем он быть не может — их у нас в Ардойне нет, потому что ИРА их всех прижучила. И какой грабитель полезет в дом, чтобы там поспать? Впрочем, бездомный грабитель, может, и полезет. А с виду он — настоящий бездомный, с большой бородой и длинными волосами. Если бы Папаня не свалил, это мог бы быть кто-то из его собутыльников. А может, теперь и у Пэдди завелись собутыльники, раз уж он считает себя одним из них.

— Ну че, пацан? — мычит низкий сонный голос. — Мамашка встала?

— Не.

— Я Томми. Твой дядя Томми, — говорит.

— У меня нет дяди Томми, — отвечаю.

— А-а… — тянет. — Я такой, особенный дядя.

Гм… стараюсь выглядеть на все сто, а краем глаза смотрю на каминный прибор. Может, кочерга потребуется для защиты. Прохожу мимо него на кухню. Достаю рисовые хлопья, насыпаю их в миску. А вдруг у меня правда есть давно пропавший дядя? Кто знает. С Папаниной родней мы сто лет как разругались. Он с ними подрался, когда чего-то спер у Бабули. У своей собственной мамы.

Я слышал про «особенных» дядь — так называется новый папа. Но моя Ма никогда ничего такого не сделает, ни за что на свете.

— Микки.

Подпрыгиваю. Входит Ма, дядя Томми за ней.

— Все нормально, пацан? — спрашивает он, проходя мимо меня. Ма бросает на него быстрый взгляд. — Я сказал твоему мальцу, — кивает на меня, — что я его дядя Томми. — И поднимает брови.

— Правильно, — говорит Ма. — Я тогда сейчас пришлю Пэдди. Передашь мои слова куда надо. — Подмигивает.

Он выходит в заднюю дверь.

Откуда взрослые взяли, что дети не понимают, когда от них пытаются что-то скрыть? В смысле, ну дураку же понятно — и брови, и подмигивание. Прямо как тупейшие актеры из немого кино.

— А куда пошел мой дядя Томми? — спрашиваю.

— К себе домой.

Через задний двор? Странно. Гляжу в окно, что он там делает. Поднимает крышу конуры Киллера, запускает туда руку, что-то кладет в карман. Смотрю на Ма — но она занята, заливает мои хлопья молоком. Хлопья у нас теперь дешевые. Все из-за паршивца Папани. Я не буду говорить Ма, что дядя Томми забрал пистолет. И что Пэдди его раньше туда спрятал.

— Ступай в гостиную, посмотри мультики. — Толкает меня.

— Ага, как же. Папаня же телик унес, — говорю.

Ма смотрит в раковину и стискивает ее край так, что белеют костяшки пальцев. Ушла в какой-то другой мир. Я на цыпочках выхожу в гостиную, сажусь на пол.

— Микки, смотри, никому не говори, что твой дядя Томми тут ночевал. — Мимо проходит мамин голос.

— Это что, секрет?

— Да, секрет.

Секреты я люблю. Особенно те, про которые кроме меня никто не знает.

— Приветик! — Мелкая Мэгги, зевая, входит в гостиную. Подходит ко мне, опускает мне голову на грудь. Уже совсем большая.

— Пойду, схожу куплю продуктов Мэри на обед. Через десять минут вернусь, — говорит Ма. Хлопает себя по карману, где лежит новый кошелек, оглядывает комнату. — А вы тут сидите тихо, не разбудите Пэдди.

Вот ведь счастье. Раньше сиди тихо из-за Папани, теперь из-за Пэдди, чтоб его. Я что, единственный нормальный мужик в этом доме?

— Хочешь? — спрашиваю, поднося ложку Мелкой ко рту.

— Угу, — говорит и раскрывает его широко-широко.

— Не «Угу», а «Да, спасибо», — вещаю я очень воспитанным голосом. Кто-то же должен ее учить, чтобы не стала похожей на ардойнских хулиганов.

— Да, пасибочки-спасибочки, и еще вишенка сверху.

Мы оба хохочем. Она уже умеет хохмить, хотя еще и маленькая. Я широким жестом отправляю ей хлопья в рот — будто самолет летит. Набираю еще ложку.

Мэгги зевает во весь рот.

— Хочешь, секрет скажу? — спрашиваю я, открывая глаза широко-широко и громко дыша через нос.