Михаил Веллер - Шайка идиотов [litres]

Можно обвинять врага в неосторожном слове. В том, что затемнил лицо черным тоном. В том, что у него белая кожа. И топтать, топтать, топтать!..

Ну, как вы понимаете, в войне неизбежны жертвы. Здесь жертвами становятся самые мыслящие, самые успешные, самые талантливые и работящие. На войне как? Кто высунулся – тот и громоотвод. Сенцов высунулся из окопа, и комбат покрыл его матом.

Солженицын Александр Исаевич не был совершенством. Скорее он был вместилищем и гнездилищем пороков, не считая мелкие недостатки. Был он необыкновенно эгоистичен, эгоцентричен, высокомерен и спесив, неблагодарен и бездушен к людям, славолюбив и тщеславен до чрезвычайности, и манией величия не страдал, а напротив, упивался. Словно все ему были должны. Мудрость его была плодом его же воображения, умом выдающимся не обладал. Да и литератор, в смысле беллетрист, был не более чем крепкого среднего качества.

Мировоззрение имел скорее депрессивное, во всем отмечал негативные черты, и читать его громоздкие сочинения скорее неприятно.

И все эти скверные качества были соседством и продолжением его несокрушимого упрямства, жизненной выносливости, стойкости, веры в свою звезду, параноидальной преданности главному делу своей жизни в главный период его жизни: сказать миру страшную правду о миллионах замученных и убитых жертв Советской Власти. Это был великий борец за память и справедливость. Были сотни талантливых писателей в Советском Союзе. Было много историков и архивистов, а мемуаристов развелось без числа. Миллионы прошли через тюрьмы и лагеря и выжили: вместе они знали все о тех, кто сгинул.

И нашелся только один, кто вступил в безнадежную борьбу с роком. В тоталитарном подцензурном государстве он поставил немыслимой целью в одиночку создать правдивую историю: как Советская Система уничтожала своих граждан. Где, кого, сколько, начиная с какого времени. Сумасшедший, вообразивший себя титаном, Прометеем таким с огнем правды для людей.

«Архипелаг ГУЛАГ» – эпохальная книга. Сила ее воздействия была ужасающа. Она перепахивала человека. Самиздат и бог весть как протащенные заграничные издания ходили по рукам: давали читать на три дня, два, на сутки. В стоячей безвоздушной атмосфере брежневской эпохи, когда любое мыслие стало инакомыслием, «Гулаг» был экспедицией в преисподнюю: перехватывало горло, расширялись глаза, дрожали пальцы, чтение превращалось в неостановимый мазохизм, и когда оно заканчивалось – ты поднимал глаза и с холодеющим нутром понимал, что ты живешь не в той стране, что до прочтения книги.

Из воображаемого СССР ты переезжал в реальный.

Не знаю, как воспринимали современники Ад Данте, но Ад Солженицына потрясал основы читателя и страны.

«Архипелаг ГУЛАГ» – это портрет Дориана Грея ленинско-сталинской эпохи. Гюльчатай показала личико, и Петруху затрясло.

…Я это только затем тут привел, что среди русских неокоммунистов Солженицына принято оплевывать и помоить. За клевету, антисоветчину(!), русофобию и зоологический антикоммунизм. Причем: не по приказу, не за зарплату, как при советской власти, а – по зову души грязью поливать. Ибо он противоречит коммунистическому мировоззрению, а оно – истинно, верно, всесильно и для счастья человечества.

Во-первых, это еще раз подтверждает, что никакие рациональные аргументы, никакие неопровержимые факты на человека, уверовавшего в некую идею, не действуют. (Не удержаться, чтобы не помянуть гениального «Человека убежденного» Эрика Хоффера.)

Во-вторых. В-главных. Если человек может равнодушно читать эту книгу. Если пытки и расстрелы, муки физические и духовные, намеренное и хладнокровное глумление и уничтожение людей по спискам, и как седели в расстрельных камерах, и как давали восемь лет женам за невинно посаженных и расстрелянных мужей, как выбивали глаза и раздавливали яйца, вгоняли в анус раскаленный шомпол и били молотком по пальцам, как умирали на снегу младенцы «раскулаченных», а лагерные придурки разглядывали голыми прибывших зэчек, выбирая наложниц, – если все это никак не колеблет благополучного «коммунистического» читателя-современника, и он тоном примерного ученика произносит, что конечно, он признает ошибки и «некоторые недопустимые вещи», но, тем не менее, это не отменяет великой цели, свершений и так далее.

У него некий душевный дефект. Отсутствие способности к сочувствию. Чужие страдания и смерти его не волнуют. Он за них не переживает. Он, строго говоря, социопат.