Яна Жемойтелите - Счастье

— Что еще за гужевой транспорт, товарищ майор? И почему гроб с телом... с телом...

Мгновенно побледнев и сделавшись белее свежей известки на стене, она рухнула на пол.

Двадцать четвертого августа Василий был убит в Праге выстрелом в голову, поэтому вернулся на родину в свинцовом гробу, который доставили со станции колхозной лошадью — грузовик в тот день находился в ремонте. Татьяна Петровна мучилась одной очень странной мыслью: как же Васеньку похоронят в казенной одежде. Может быть, попросить вскрыть гроб и надеть на Васеньку выпускной костюм? Он так ладно на нем сидел... Татьяна Петровна сказала об этом майору, но тот ответил, что вскрывать гроб категорически нельзя.

— Почему?

— Санитарно-гигиенические нормы не позволяют.

На похороны приехал отец, Михаил Веселов, но даже не подошел к ней, только водку глушил прямо из горла. Плакал и к бутылке то и дело прикладывался: «Сынок, сына. Как же ждал тебя. Как надеялся, что простишь...» И слезы вытирал рукавом пиджака. Потом его увели куда-то.

Из ближайшего гарнизона прислали четверых солдат, которые вырыли могилу и опустили в нее гроб с телом Васеньки. Татьяна Петровна поочередно подошла к каждому и спросила, а вот откуда известно, что в гробу именно Васенька? Вдруг там лежит кто-то другой? Майор Буйнов сухо отрезал:

— По документам Василий Михайлович Веселов. Других сведений не имею.

Потом в школьной столовой справляли поминки. Были чьи-то соболезнования, слезы и объятия. А потом вдруг наступила полнейшая тишина и какой-то странный покой. Бесчувствие. Без тоски по Васеньке, без боли потери и тоски расставания, без чувства вины за то, что была для него почти чужой матерью, без громких рыданий, да просто без слез. В ней как будто истаяли абсолютно все чувства, вот как возле печки тают кусочки льда, налипшие на валенки. Раз — и нет.

Татьяна лежала, уставившись в потолок, и повторяла про себя: «Это я умерла. Меня больше нет». Хотелось щелкнуть выключателем и отрубить навсегда остатки своего бытия, чтобы больше ничего не видеть и не слышать, не двигаться, не дышать.

На тумбочке возле кровати осталось надкушенное яблоко. Со странным злорадством Татьяна заметила, как поврежденный бок покрылся рыжим налетом, тление поразило яблоко и буквально на глазах поглощало спелый плод. Все вокруг стремится к распаду, смерти. Так действует второй закон термодинамики: чтобы поддерживать жизнь в мире, необходимы ежечасные усилия по возобновлению тепла и порядка, но ей не хотелось двигаться. Печь окончательно выстыла, каждый выдох клубился паром в сумерках пустой квартиры. Ну и пусть. Вскоре прервется и это дыхание, и никто не помешает ей умереть в своей холодной постели.

Утро ударило в окошко густым медово-желтым лучом, высветило на тумбочке морщинистое потемневшее яблоко, медленное умирание плода порадовало ее, как будто яблоко принимало ее смиренный уход, они были заодно. Татьяна утвердилась в своем правильном и честном решении. Все остальное — интернат, коллеги, ученики, сама жизнь — сделалось совсем не важным, потеряло цвет и превратилось в карандашный эскиз на белом ватмане дня, и этот эскиз можно было взять и стереть простой ученической резинкой.

Ей хотелось пить, но она не нашла в себе сил, чтобы встать и дойти до кухни. Она смотрела на яблоко. Еще вчера яблоко издавало терпкий аромат, первый налет ржавчины только усиливал запах самой жизни, но уже сегодня потянуло гнилью, и Татьяне это понравилось. Над яблоком клубились мелкие мошки, взявшиеся неизвестно откуда, будто родившиеся из этой гнили. Мошки роились возле самого ее лица, но она не хотела даже поднять руку, чтобы отогнать их.

Ее затянуло солнечное блаженное забытье, и она обрадовалась, когда в комнату вошел Васенька и присел возле печки, чтобы развести огонь в остывшем зеве.

— Васенька, — позвала она, — тебе же сюда нельзя, ты умер.

Но Васенька ей не ответил.

Тогда она все-таки поднялась и на деревянных ногах приблизилась к нему, осторожно погладила ежик его упрямых волос. «Но вот же я не сплю, — во сне решила она. — Я трогаю рукой его волосы, и они колют мою ладонь, так во сне не бывает».

В этот момент она очнулась в своей постели и наконец ощутила, до чего же вокруг холодно. Ночной заморозок прихватил стены, вода в ведре обожгла холодом, однако она все же зачерпнула ее ладонью и брызнула на лицо.

Нужно было одеться и, наверное, выйти на улицу.

Только дней через десять она впервые ощутила вкус еды. Неожиданно обнаружила, какой отвратительно склизкой перловкой кормят детей в столовой. Ее чуть не вырвало прямо в тарелку. Прикрыв рот ладонью, Татьяна бросилась вон, к помойному ведру в коридоре, и ее вывернуло на глазах у воспитанников. Едва переведя дух и выпустив быстрое «простите», Татьяна выскочила на улицу.