Эммануэль Каррэр - Филип Дик - Я жив, это вы умерли

В их состязаниях Джим имел то преимущество, что он привык к кафедре и публичным выступлениям, к тому же в его распоряжении был самый полный теологический арсенал. Но Фил не зря был Крысой, самой экстравагантной из церковных крыс. Джим только изумленно ахал, попадаясь в ловушки, которые ему подстраивал этот непонятный писатель, неуклюжий и плохо одетый, однако при всем том способный дать фору синоду. Любители парадоксов и противоречий, они терпеть не могли соглашаться и подталкивали друг друга к ереси. В случае с епископом это увлечение вело к более серьезным последствиям, к тому же он оказался если не более изощренным, то более страстным спорщиком.

Увлеченный эсхатологическими учениями, распространенными на Ближнем Востоке в начале нашей эры, епископ прочел Дику целый курс по теории гностицизма, утверждая, что нам совсем немного не хватило, чтобы стать гностиками, а не христианами, и что, с точки зрения истины, мы, возможно, от этого проиграли. Пайк с жаром излагал эти вычурные экстремистские доктрины, столь успешно замалчиваемые христианским православием, что многие из них были известны лишь благодаря критическим комментариям святого Иеронима. Христианство уже само по себе является диссидентством, а гностики — это диссиденты диссидентства, великолепные проигравшие, совершенно плохие парни, которые всегда очаровывают партизан от религии. Дик не мог не полюбить этих духовных учителей — Валентина, Василида, — все учение которых основывалось на предчувствии, что в мире что-то не так, как должно быть. Наш мир, утверждают они, это одновременно тюрьма и иллюзия, ошибка и злая шутка, которую с нами сыграл жестокий демиург. Однако тот, кто это знает и прилагает усилия, чтобы остаться в сознании, сможет возвыситься до света настоящего Бога, в тени которого нас держит в плену демиург. Слыша и читая это, Дик понял, что всю свою жизнь он был гностиком, сам того не сознавая. Всеми фибрами своей души жителя мира-могилы Дик присоединяется к этой констатации, но он также хочет верить и в существование лекарства. Однако это средство, эта дорога в истине и жизни, разве это и не есть Христос?

На этой стадии дискуссии епископ принимает раздосадованный вид человека, который не решается раскрыть глаза ребенку, все еще верящему в Санта-Клауса. Каждые два или три месяца он отправлялся в Лондон в компании Марен, чтобы встретиться там с Джоном Аллегро, представлявшим Великобританию в международной команде исследователей, задачей которых являлось изучение и публикация рукописей Мертвого моря. Он возвращался из каждой поездки одновременно удрученным и чрезмерно возбужденным, привозя с собой скандальные истины. Как-то раз, узнав последним новости, Пайк сообщил с ужасом и в то же время с наслаждением, что Евангелия, по-видимому, были подделкой, а Иисус — последователем секты ессеев, вокруг которой сборище злых евреев выстроило колоссальный обман.

Перед лицом таких открытий («Научных», — настаивал епископ, подняв указательный палец) Дик оказывался в роли защитника догм, которая очень подходила ему, если учесть его дух противоречия и самые сильные чаяния. На все выпады своего друга он отвечал, как Мерсер:

— Очень хорошо, но даже если это правда, это ничего не меняет. Вы напоминаете мне одного профессора, который утверждал, что «Гамлет» был написан совсем не Шекспиром, а другим человеком. Если кто-то верит, что Христос был сыном Божиим, что Он воскрес и победил смерть, то можно сколько угодно говорить ему и доказывать, приводя любые аргументы, что Он был всего лишь слабоумным приспешником или даже что Его вообще не существовало, но это абсолютно ничего не изменит. Вы совершенно правы, занимаясь поисками истины, но вам следовало бы знать, что истина — это Он. Другими словами, ваши речи означают, что вы в Него не верите, что вы — непосвященный.

После этого заявления Пайк был вынужден признать, что он и правда уже не так крепок в своей вере. И что это его тревожит.

Но сильнее всего епископа обеспокоило вот что. Как-то раз Пайк вернулся из Лондона с совершенно секретной информацией, которую доминиканцы надеялись, как он сказал, навсегда сохранить в секрете и которую не осмеливался обнародовать даже отважный Аллегро. Члены секты, учение которой Иисус или те, кто его придумал, только вульгаризировали, выращивали в своих пещерах над Мертвым морем некий гриб, из которого они готовили что-то вроде хлеба и бульона. Они ели этот хлеб и пили этот бульон, в этом обычае нетрудно увидеть прообраз святого причастия. А еще было установлено, что этот гриб является галлюциногеном. Anamita muscaria, объект культа плодородия, восходящего к глубокой древности, употреблявшийся также сибирскими народами, чьему истреблению он, впрочем, широко содействовал. Таким образом, христианство оказалось всего лишь весьма поздним проявлением этого культа, а Новый Завет, который извратил его в угоду светским и религиозным властям, являлся криптограммой криптограммы.