Татьяна Набатникова - День рождения кошки

Сбегать сосисок купить на всю съемочную группу. И это в бюджете фильма.

Глашина мама меняет доллары на рубли купюрами по пятьдесят и по сто, чтоб удобно было расплачиваться: шоферу, электрику, осветителям за переработку.

Еще пиротехник. Который устроит на темной площадке вспышку.

Еще чуть не забыли: диспетчеру в РЭУ взятку, чтоб молчал про несанкционированное подключение к трехфазнику. Это мамина задача. В некоторых моментах не обойтись без опыта взрослых.

Для Глаши все эти технические проблемы — дело десятое. Ее задача куда сложнее: ну как, как передать это состояние, когда соблазн любви и единения с другой душой вырывает тебя из созданного тобой мира, переносит вроде бы в мир даже лучший — и вдруг оказывается, что собственная твоя жизнь несет урон нестерпимый. Как это выразить без слов, одним видеорядом? Да чтобы зритель ощутил эту тоску невозвратной потери.

Тоску безответного вопроса, который мучает ее с детства, с тех пор, как расстались ее родители.

Леонид Данилович, старый кинематографический волк, к которому пришла за советом, — и тот не знал.

— Да, Глаша, это великая тайна: почему нелюбимый, даже очень хороший, даже очень правильный, аккуратный и воспитанный человек мешает и раздражает, а любимый, даже больной, капризный, в каких-то домашних лохмотьях, только способствует…

В это время проползала мимо них по-черепашьи старая, больная, любимая жена Леонида Даниловича — именно в каких-то домашних лохмотьях, не слыша их разговора, и он проводил ее взглядом, полным заботы и нежности.

У Глашиной мамы была парадоксальная задача: быть всегда под рукой и в то же время отсутствовать.

Она мешала: а ну как сорвется при ней вгорячах не то слово. Опять же не закуришь. И при ней трудно быть главной, а режиссер — главный человек на всем пространстве съемочной площадки.

Но и без нее как? — осветители привезли коротковатый кабель: не хватило подключиться к трехфазной линии, которая была только в соседнем подъезде. Всего не предусмотришь, особенно когда первая в жизни съемка. Нанятую Варей машину, естественно, давно отпустили.

А смена уже началась, пошел отсчет времени: от нуля до восьми утра.

Пришлось маме ехать с одним из осветителей во ВГИК за другим кабелем.

Привезли. Подключились.

Установили на лестничной площадке осветительные приборы. Пиротехник ждал сигнала для взрыва.

Глаша репетировала с актерами перед бутафорским щитком.

— Ты поворачиваешься, вспышка — и падаешь со стремянки. Не бойся, мы тебя подхватим…

Она оглядывается с досадой:

— Мама, ну все, ты уже не понадобишься, спасибо!

— Если что, звони, я в секунду здесь.

Хорошо, что семья старшей дочери живет в соседнем доме.

Когда-то мама мечтала, что Глаша станет врачом. Ей казалось, в характере девочки есть твердость, необходимая хирургу.

Глашин папа был хирургом, мама его любила, и сердце ее обмирало от восхищения, когда он шагал по больничному коридору и полы его халата развевались, как бурка полководца.

Гром истребителя в небе, стремительный аллюр всадника и жесткий росчерк скальпеля по живой плоти не могут не взволновать женского сердца. Помимо сознания и воли. Коллективное бессознательное женщин творит свои мифы. О кентавре, например: чтобы выше пояса он был человек, а ниже пояса — конь.

Сына-воина Бог не дал, так пусть хоть дочь осуществит эту честолюбивую жажду — власть знающей, зрячей, твердой руки.

Так и мерещилось: вот она после сложной, успешно проведенной операции стаскивает с лица маску, стягивает с рук резиновые перчатки и устало отдает последнюю команду ассистентам, медсестрам и анестезиологам: «Всем спасибо! Все свободны».

В восьмом классе она даже отправила Глашу на целый год в другой город, к папе, чтобы приобщить к священному ремеслу.

Потом убедила поступить в спецшколу при мединституте — с усиленной биологией и химией.

Не помогло: в десятом классе своевольная девчонка бросила всю эту биологию и химию, экстерном закончила другую школу и поступила во ВГИК. Увы.

Мама уже сбегала по лестнице, следя, как на ступенях ломалась ее тень от ярких софитов. На площадке четвертого этажа закончилась репетиция и вдруг установилась полная тишина. Мама замедлила шаг, не понимая значения этой тишины, и подняла голову. Отчетливо раздался звонкий Глашин голос:

— Внимание… Мотор!

Мама замерла, по спине ее пробежали мурашки, и волоски на коже вздыбились от священного трепета — такая властная сила прозвучала в этом нежном девичьем голоске. И все готовно подчинились этой силе: оператор Виталик, актеры, пиротехник, осветители, директор, художник — все от этой секунды действовали послушно воле одного существа — ее дочери.