Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

— Пойдет? Гороха не было.

Я смеюсь. Значит, все не так уж плохо.

— Что? — спрашивает мама. — Что смешного?

Ее тушь размазалась, волосы растрепались. Я тянусь к ней, и мама помогает мне сесть. Я чувствую себя дряхлой развалиной. Опускаю ноги на пол и зажимаю переносицу двумя пальцами, как меня учили в больнице. Кровь стучит в висках.

— Никак не останавливается? Я звоню папе.

— Он подумает, что ты не смогла справиться сама.

— Ну и пусть.

Мама быстро набирает номер. Ошибается и набирает еще раз.

— Ну же, давай, — еле слышно шепчет она.

В комнате стоит полумрак. Орнамент на камине выцвел добела, словно кости.

— Не отвечает. Почему он не берет трубку? Неужели на дорожке в боулинге так шумно?

— Мам, он в кои-то веки выбрался из дому. Оставь его в покое. Мы сами справимся.

Мама меняется в лице. Она ни разу не присутствовала при переливании крови или люмбальной пункции. Ее не было рядом, когда мне делали трансплантацию костного мозга. Она могла очутиться в больнице с любым из множества диагнозов, но ей повезло. Даже обещания чаще меня навещать стирались с наступлением Рождества. Пришел ее черед столкнуться с действительностью.

— Мама, тебе придется отвезти меня в больницу.

Она пугается:

— Папа забрал машину.

— Вызови такси.

— А как же Кэл?

— Он спит.

Мама растерянно кивает: вся эта процедура ей неведома.

— Напиши ему записку.

— Мы не можем оставить его одного!

— Мам, ему одиннадцать лет, он почти взрослый.

Секунду мама колеблется, а потом ищет в записной книжке телефон такси. Я рассматриваю ее лицо, но мне трудно сосредоточиться. Помню только выражение страха и смущения. Я закрываю глаза и представляю себе мать, которую видела в каком-то фильме. Она жила на горе; у нее было ружье и куча ребятишек. Она вела себя спокойно и уверенно. Я примериваю ее образ к собственной маме, точно заклеиваю пластырем ранку. Когда я снова открываю глаза, мама, зажав в руке полотенце, тянет меня за рукав куртки.

— Тебе, наверно, нельзя спать, — предполагает она. — Давай поднимайся. Ой, звонок.

Жар застилает глаза, я иду как во сне. Мама поддерживает меня. Мы вместе ковыляем в прихожую. Я слышу, как стена мне что-то шепчет.

Но это не такси. Это Адам. Он оделся для свидания. Я пытаюсь спрятаться, улизнуть в гостиную, но он меня видит.

— Боже, Тесс! — выдыхает он. — Что случилось?

— Кровь течет из носа, — поясняет мама. — Мы думали, приехало такси, а это ты.

— Вам надо в больницу? Я отвезу вас на папиной машине.

Адам входит в дом и хочет меня обнять, как будто мы сейчас пойдем и сядем в его машину. Как будто он повезет меня в больницу. Я закапаю кровью всю обивку, но ему все равно. Я похожа на жертву автокатастрофы. Неужели он не понимает, что ему нельзя видеть меня такой?

Я отталкиваю Адама:

— Иди домой.

— Я отвезу вас в больницу, — настаивает он, будто я не расслышала с первого раза или, может, поглупела от крови.

Мама берет его за руку и мягко подводит к двери.

— Мы справимся, — уверяет она. — Все будет хорошо. Ой, смотрите, подъехало такси.

— Я хочу быть рядом с ней.

— Я понимаю, — кивает мама. — Но ничего не могу поделать. Извините.

Когда я прохожу мимо него по дорожке, Адам ловит мою руку.

— Тесс, — окликает он.

Я не отвечаю. Даже не оборачиваюсь. Голос его так звонок, что если я обернусь, то могу передумать. Найти перед смертью любовь, чтобы тут же от нее отказаться, — на редкость злая шутка. Но я должна это сделать. Так лучше для нас обоих. Иначе будет еще больнее, чем сейчас.

Мама стелет полотенце на заднее сиденье такси, проверяет, пристегнуты ли ремни, и уговаривает водителя круто развернуться у нашей калитки.

— Хорошо, — хвалит его мама, — а теперь жмите на газ.

Кажется, будто она заимствовала эту фразу из какого-то фильма.

Стоя у калитки, Адам провожает нас взглядом и машет рукой. Мы отъезжаем, и его фигурка становится все меньше.

— Какой добрый мальчик, — замечает мама.

Я закрываю глаза. Кажется, будто я куда-то проваливаюсь.

Мама толкает меня локтем:

— Не спи.

В окне прыгает луна. В свете фар — туман.

Мы думали пойти потанцевать. Я собиралась снова попробовать спиртное. Хотела забраться на стол и распевать веселые песни. Потом мы бы перелезли в парке через забор, стянули лодку и катались по озеру. Я мечтала вернуться к Адаму домой, тайком пробраться в его комнату и заняться с ним любовью.

— Адам, — шепчу я еле слышно. Но его имя, как и все остальное, заливает кровь.