Марина Вишневецкая - Вечная жизнь Лизы К.

И даже не подошла к окну, просто грохнула вискаря и с удивлением подумала: эти люди из параллельной реальности – Нодарик, доктор, те, с кем он сидел в ресторане, а еще ведь и те, кто готов был Юлия Юльевича оприходовать, будь в том нужда, – всегда рядом, портал открыт в режиме нон-стоп, и то, чего не сделает для тебя никто, придут и сделают добрые зомби. А утром, проснувшись ни свет ни заря, как будто и не засыпала – про то, что доктор, судя по выправке, бывший военный, куда им, бедным, с такими пенсиями, если не в зомби, и что в коридоре валяется канский свитер и Лизина блузка, убитая в хлам. Джинсы тоже, как оказалось, пятнились уликами. И пока не проснулся Викешка, мыла, стирала, драила и паковала, свою драную блузку решив отнести на одну помойку, а осколки синего бутылочного стекла – на другую, на абсолютно другую. И баксы тоже решила в доме не оставлять.

Река такая река, еще сантиметр – и, выпрыгнув из берегов, зальет сверканием всю округу. Потому что весна такая весна. А в тренде такая языковая конструкция. И все как безумные твитят: прогулка такая прогулка, революция такая революция… А вкладывает в это каждый свое: удивление, презрение, восторг, насмешку В этом мае даже Ерохину в голову вступило: навальный такой навальный, а через час новый твит: Абай такой оккупай. Для кого писал, для чего? Для прикола, для Шмары, для новой подружки – подмигнуть сразу всем? Лизе тоже? А ее-то в наличии, можно сказать, что и не было. Была гулкая и соленая пустота, как под бабулиным Соликамском, из-за которой в нем не строили многоэтажных домов, но все равно там и тут над выработанными шахтами образовывались провалы.

Пару дней до возвращения родителей Лиза кантовалась с Викешкой у них. А как только они прилетели из Черногории, под предлогом тяжелых разборок в семействе Шаталиных переехала в неоглядные и неуютные, в стиле хай-тек апартаменты в Крылатском. Узкий балкон опоясывал угловую квартиру – пока что единственное дитя любви Натуши с Антоном: строили вместе, работали на нее по-черному, а теперь вот Натуша без спроса заняла однокурснику общие деньги, уверенная, что на операцию шестилетнему сыну – кто бы мог на такое не дать? – а однокурсник неожиданно оказался кидальщиком, обманул не только Натушу, еще двух общих друзей, деньги вложил в покупку каких-то грейдеров, собирался реализовать их по-быстрому и с наваром, но прогорел… И условием Антошиного возвращения в семью – пока же он переехал в Ступино, к тетке – стал возвращенный однокурсником долг. И теперь, начиная с восьми утра, Натуша вызванивала людей, у которых были выходы на коллекторов, и пыталась понять, насколько «данный товарисч» цивилизован, какой процент отстегивает себе, к каким методам прибегает: припугнет – хорошо… хорошо припугнет – шикарно! но не покалечит же сгоряча?

Портал был опять слишком близко, и Лиза лежала, казалось, у самого его входа – глаза в потолок – под нежное «цинь», которое шептали друг другу трубчатые колокольчики, привешенные под люстрой. Настичь Натушу и что-то успеть ей сказать можно было только в прихожей. А ведь кому-то же надо было об этом сказать: Кан ее не любил, никогда не любил, и она наконец поняла, убивает именно это, а не то, что пропал и с концами. На что подруга взмахивала плечами из сороковых годов, она любила ими подчеркивать свою худосочно-модельную внешность, и в лучшем случае говорила: если Антоша вернется, разогреешь ему отбивную с кольцом ананаса! А в худшем: забей, твой профессор – маньяк и манипулятор, любовь – это вообще про другое. Про что? Но Натуша уже хлопала дверью и запирала ее снаружи на один замок, а потом на другой. Чтобы Антоха вернулся и сразу почувствовал, кто здесь хозяин. Сутулый и длинноносый, высмотренный на сайте знакомств, полюбленный явно не за внешность морского конька и не за мурманскую прописку, для Натушиных предков он так и остался иногородним, которому они дали московский старт – сейчас Шаталин был топом в маленьком, но набирающем обороты банке. И как ни рвала Натуша подметки в своей иностранной фармацевтической фирме, зарабатывать, как Шатилин, она не могла. Иными словами, общие деньги на три четверти были Антохиными. И как только в пять жестких щелчков закрывалась входная дверь, строгий дом шелестел ей об этом – гулом вытяжки над огромной, с встроенным грилем плитой и ворчанием трехкамерного серебристого «Либхера».. Впрочем, сашими и камамбером он щедро с Лизой делился.

А потом она садилась за шатилинский комп. Саня придумал в апреле еще одну опцию – детские фотокниги в стихах, – заказов прибавилось раза в три. И теперь, чтобы все их успеть «сработать», как говорил Сергиевич, светового дня уже не хватало.