Марина Вишневецкая - Вечная жизнь Лизы К.

И надо же было такому случиться: Тимур личной, тучной персоной стоял перед Лизой, Сергиевичем и Викешкой (погода шестого мая была оглушительно-теплой, и Осьминские, не простясь, укатили на дачу) всего через двух старушек в очереди к рамке металлоискателя. И как только они ее миновали – Викешка с восторгом сначала вытаскивал из карманов, а потом спешно рассовывал по местам давно разыскиваемый бабулей ключ от буфета, маленький чупа-чупс, огромную скрепку, свисток, несколько мелких монет, пальчиковую батарейку – Лиза крикнула, побежала: Тимур, стой! Он оглянулся только на третий окрик, с неохотой отстал от своих приятелей, бросил сквозь зубы, точно окурок:

– Как общий предок?

На что Викешка, увязавшийся следом:

– Неандерталец?

А Лиза:

– Он-то здоровски! Ты-то как?

Но Тимур уже поднял над головой кулак, сверкнул толстым крученым браслетом и бросился догонять друзей, как и он, крепко сбитых, в похожих серо-безликих куртяшках с трикотажными капюшонами.

Викешка дергал Лизу за полу ветровки:

– Кто, кто – здоровски? – пока Саня наконец не усадил его себе на загривок.

Из позитивного Лиза отметила: брат подрос и немного похорошел, лицо удлинилось, челюсть не то что встала на место, а все-таки не торчала, как раньше. И глаза, опушенные теми же девчоночьими ресницами, теперь смотрели решительно, даже дерзко, и оттого в них прорезался цвет – блекло-серый, но хоть какой-то.

Без машин Якиманка оказалась невероятно широкой. И народ, стоило ему вырваться на простор, бежал, обнимался, приплясывал, постепенно сбиваясь в колонны. Солнце светило самым отчаянным образом. В такие дни особенно чувствуешь, как ему не хватает листвы. И как из-за этого жестко оно тычется в стены и лица, не освещает, не согревает – засвечивает, как фотопленку.

Непонятные флаги с фырканьем, будто борзые, кучно взрезали воздух (из понятных были лишь «Яблоко», «Солидарность» и «Левый фронт»). Но особенно Сергиевича заводило обилие лозунгов на картонках, на ватмане, на листках, которые люди несли в руках или скотчем приклеив себе на спину, – он ведь пришел сюда, чтобы «запечатлеть эпоху». Так что вскоре Викешка был спущен на землю, но все равно неостановимо балдел и размахивал кем-то подаренным белым флажком с оранжевым солнцем. А Саня теперь то появлялся, то исчезал. Когда казалось, что потерялся совсем, вдруг звонил, Лиза зачитывала ему тексты больших плакатов, к которым потом старалась прибиться: «Астрахань – Россия – Свобода», «Мы здесь власть!», «12 лет? Спасибо, нет!» – и Саня в неведомом месте ввинчивался в поток и каждый раз чудесным образом их находил (что он думал о Лизе? почему так неловко ее обнимал, пытаясь отгородить от других?) – улыбался одними глазами и уныривал прочь.

На Большой Полянке пришла эсэмэска: «Тебе нравится, ты влилась?» – от папы. Теперь довольный ребеныш сидел на плечах у незнакомого долговязого парня, совершеннейшего ботаника, и кричал вместе с ним: «Путин – вор!» Вместе с ним и со всеми. И Лиза сказала себе: если дома Викешка спросит: мумс, а что он украл? – она честно ответит: голоса избирателей. И Федя за это, наверно, его не побьет.

Над головами взлетали руки с мобильниками, чтобы запечатлеть масштаб. Длинношеий ботаник раз пять повторил кому-то по телефону: это нереально вставляет! А Лиза искала слова для папы, ей хотелось быть честной, как раньше, как только с ним.

Перед мостом, метров за триста до Обводного канала, шествие остановилось, даже, скорее, застопорилось. Но дружелюбный народ еще минут двадцать терпеливо топтался и только потом стал скандировать: пропускай! Папа в Будве тоже как будто занервничал: «Цап, ты там? Тебе хорошо?» Надо было ответить как можно правдоподобней, папа считывал все неровности ее голоса чутче граммофонной иглы. Кану бы сотую доли этой чуткости! Интересно, он здесь? Он везде – ужас в этом… профессор Вездесь.

Задние деликатно, не как в метро, а все-таки наседали. Написала: «Царапыч, здесь прикольно! Мы здесь власть :)», раскланялась с длинношеим парнем и потащила ребеныша прочь – неподвижно сгустившаяся толпа стала тревожить. Викешка какое-то время скандировал по инерции: «Пропускай!» А потом вдруг заныл, что хочет есть, писать, спать – он хочет домой. Мобильный у Сани не отвечал – что было не так и странно при таком-то скоплении… И Лиза придумала для Викентия новый манок – белые шарики и огромный, покачивающийся с ними рядом медведь на другом берегу Обводного канала, и, кстати, там же, какое везение, кубики туалетных кабин.