это же забываешь быстро сразу
и потом я чувствовал себя довольно плохо с таблеток
там раздражительность, пятна на лице, секса не хочется
сейчас-то я уже опытный
короче я подумал что это как грипп
ну прошло и все, прошло
и вот такое наступило состояние
ничего делать невозможно
девушка моя она маникюр делала
а я работал в Максидоме
смешивал краски на автомате
получается, вы оба с разноцветным работали, с красками
с разноцветным, в смысле?
а, точно, да
у нас раньше дверь не закрывалась всегда гости
как-то так получилось все друзья рядом жили
в пределах там квартала двух
все время дома был народ
еще у меня была машинка
любил машинку свою
купил ведро с гайками и гонял на нем
ну че, сонц
зай
через полчасика перезвоню ладно
да
и она вот говорит однажды ночью я не спал
сидит на корточках
мне страшно с тобой в одном доме находиться
вот такие крупные слезы
вот такие выкатываются
ну я – страшно и страшно
ладно
вот это все тут бетонное, серое – да?
это забор бетонный, оградка
это можно сделать как только захочу
вот балкон, вот выход, все
я совершенно спокойно об этом говорю именно потому
что я не хочу сейчас пока
я не до такой степени страдаю
вообще я пофигист наверно по жизни
ну что девушка ушла диагноз и так далее
фарму всю эту принимать надо и прочее
ну я всегда пофигист был – мне что
лежу себе вот на покрывале как всегда лежал
часы тикают потолок при мне
можно и свет даже не включать
мне хорошо так
и на хуй я посылаю всех кто скажет что я не живу
я живу как вам и не снилось, я могу за сосисками сходить и колой
магазин благо в нашем доме
на триста шестой до метро могу доехать, если захочу
но я не хочу – на хрен мне в метро
у меня нет желаний, нет, я…
мне посрать что думают обо мне там люди
я могу хоть весь день так пролежать хоть всю жизнь
и телевизора мне не надо
захочу – вон балкон до него три шага, но это если захочу
вот по ковру по вот этому вот
только какая разница живу я или нет
поэтому я живу
и ты знаешь что я думаю
я думаю, что эти чувачки – они все равно есть
таблетки их не уничтожают
а только убирают подальше, ну, за пределы взгляда
куда-то туда, ну, назад
ведь у нас же зрение – не круговой обзор, так?
и они благодаря таблеткам просто отходят подальше, туда
таблетки им как бы говорят – эй, хватит, ребята, этого больше не надо беспокоить
и они такие – да, понимаем, слушаемся
и отходят
но они там все равно есть
только они теперь прямо за мной, совсем, за спиной
и я думаю – может, зря
может, надо было наоборот сделать как-то так, чтобы они вышли мне навстречу
чтобы я мог посмотреть им в лицо
типа эй, кто вы такие, чувачки
а я зассал
но может, когда-нибудь это еще и получится
поэтому я и живу
я жду
Осенний ветер ломает ветки, вычесывает из тополей высохшую, намокшую листву. Пятиэтажки отекли, подъезды вывернуты наружу. У стекляшки-лабаза земля залита водой; дети в грязных куртках курят, сидя на железных перилах. Все мокрое: зелень и бурьян, прутья от цветов в загородках, ярко-желтые несчастные клены. Земля в бурых, клейких и черно-прозрачных пятнах, то там видно небо, то виден ты сам, а то совсем ничего не видно.
Петя Ковальский жмет на кнопку звонка. Лязгает о дверь жестяным почтовым ящиком. Кричит:
– Лев Наумович!
Тишина. Петя дергает дверь на себя, и она отворяется. Профессор стоит в коридоре, заложив руки за спину.
– Здравствуйте, Лев Наумович! – говорит Петя Ковальский. – А вы слышали, как я стучал?
– Слышал, – буднично и гостеприимно отвечает профессор. – Так ведь… открыто. Вам что, кофе?
– Давайте.
Мешок кофейных зерен в кладовке – ежегодный подарок учеников. Больше ничего не разрешает приносить. Ни в каких иных потребностях не замечен; не признаётся ни в каких нуждах и слабостях. А вот кофе да, без кофе не могу, кофе и есть математика.
Профессор заваривает кофе так, как он всегда его заваривает. Отточена каждая мелочь. Белые небольшие руки зависают над банкой с зернами; над кофемолкой. Руки слегка ходят, но он давно приноровился к этим флуктуациям, умея направить их движение так, чтобы они то ли точно, то ли случайно отмеряли ровное количество зерен, включали кофемолку, высыпали кофе в джезву, через определенное время снимали, вливали бурый огонь в чашку, подносили ко рту. Руки блуждают, в итоге приходя, куда им следует, – так-то вот и мы, так наша мысль.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
А потом много думать...